Я б не стал писать о Зуеве, если б не прочёл его рассказ “Хорей" (2017). Но, прочитав его, я не понял, зачем это написано. Это был второй его прочтённый рассказ. В первом была такая мерзость, что я понял (или подумал, что понял), что это банальное и модное в определённых кругах “фэ” всему российскому при Путине. И что Зуев – критикан. Для проверки прочёл ещё и “Хорея” и бац: непонятность, зачем это.

Стал перечитывать. Дошло, что "сделать ворота”, это не ворота двора какого-то, а футбольные ворота. – Я мог догадаться про футбольные? Не мог. Потому что о них – во втором абзаце и безотносительно к футболу, а в первом – безрадостная картина тундры в нецветущий период:

Бр. О каком футболе может подуматься?

И теперь вопрос: это у Зуева был расчёт или подсознательное?

Если хотите анекдот, я его вам расскажу…

У меня выработалась, может, и дурацкая, привычка всё проверять. А название Харампур мне показалось чужим каким-то. Я и посмотрел в гуглокарту (она у меня в компьютере поставлена в фавориты когда-то, когда меня товарищ подбил ею пользоваться, я с тех пор ею и пользуюсь {я вообще по старости лет не люблю перемен, что тоже оказалось знаменательным для разбора именно этого рассказа}). – Гуглокарта мне показала, что это город в Индии. – Опа. Зуев что: занимается и выдумыванием названий? – Я спросил: “Харампур Ненецкий автономный округ”. – Не фига. Всё равно показывает Индию. Тогда я спросил в поисковике: “тундра Харампур”, - и мне первой же строчкой выдало статью о деревне Харампур и Роснефти.

Понимаете? “Англосаксонский мир не хочет даже смотреть в сторону ненцев, таких отсталых от гордого собою Запада”, - так мне подумалось. А о том-наоборот оказался рассказ. Не об отсталости!

И эта мысль мне в голову тоже пришла анекдотически. Расскажу...

Поисковик “Яндекс” обеспечивает оповещение, что мне на электронную почту пришло письмо: “1”. – Так, когда я полез из-за Харампура, мне это “1” и оповестило.

Я периодически ругаюсь с одним родственником, пеняю ему, что он не русский какой-то, не любит Россию, непрестанно и, где ни попадя, ругает власть и идеалом имеет Финляндию. И вот – очередное его письмо во славу, если и не Потребления, то Самореализации на Западе. (Что миллионы туда едут исполнять те работы, которые местные презирают, он забыл.) Но – главное: меня по контрасту с недостижительностью, которую – судя по рассказу – исповедуют ненцы в отличие от приехавших туда работать русских, вдруг озарило, что исподволь Недостижительность-то и воспета. Презираемая Западом.

Ни фига себе!.. Тихой сапой. И “Хорей” – обманывающее название… (Я, когда писал это, не знал, что хорей – это длинный шест для езды на оленях.)

Какая жалость, если Зуев ТАК пишет, будучи себе на уме, а не выражая подсознательный идеал!.. – Я ж не смогу назвать его рассказ художественным из-за отсутствия, мол, следов этого подсознательного идеала.

Или всё же тот факт, что рассказ я прочёл и не понял, говорит, что и сознанию Зуева “зачем написано” дано не было. Я ж – фрукт не простой, а ежедневно, десятки лет занимаюсь открыванием – обязательно скрытого – художественного смысла. Если уж мне он не сразу открылся, может, я имею право всё же считать рассказ художественным?..

Или это – простой артистизм: писать обиняком, через наоборот?

Читаешь и всё время впечатление чего-то нехорошего… Холод, опасные медведи и бешеные песцы, корявые деревья, болото, "пустырь, где гнили черепа с шишками пантов и ошмётками мозгов”, не умеющие лаять собаки, ненцы спят вместе с собаками, делят жену с братом, традиция возить умершего по тундре, пока не настанет весна. Исполнению этой традиции по отношению к умершему Хорею его двумя дочерьми, забросившими все свои дела, а до того никогда не приезжавшими к отцу, и посвящена последняя часть рассказа.

Казалось бы, перипетии этой перевозки должны быть никому не известны, ибо взявшие отпуск для обряда дочери Хорея жили в Салехарде и, повозив отца до весны, уехали обратно. Но конец рассказа так думать не велит.

(Кстати по последним словам видно, что время действия – 1986 год. Всё плохое ассоциируется с советским временем.)

Так вот по концу рассказа можно судить, что весь он подан с точки зрения этого Бондаря. Партийного. А коммунисты-то предали коммунизм. Понимали его в духе “каждому по потребностям” при неограниченном материальном прогрессе. То есть включены были в потребительскую гонку, органичную как раз для капитализма с его принципом наибольшей выгоды.

И такие коммунисты чужды представлению о смертельности для человечества неограниченного материального прогресса и чужды принципу другого коммунизма: “каждому по РАЗУМНЫМ потребностям”. Которым ненцы-то со своим традиционализмом больше соответствовали, чем приехавшие комсомольцы и партийцы.

Перипетии перевозки Хорея по тундре дочери его могла рассказать, до Бондаря это могло дойти. Вот и возможно представить, что весь рассказ подан не с авторской точки зрения, а этого Бондаря. Чуждого, получается, автору. И тогда всё негативное впечатление происходит от мировоззрения Бондаря. А у автора в чём-то противоположное мировоззрение. Противоположное Марксу, упомянутому в рассказе, не предвидевшему экологической смерти человечества от прогресса.

И вся эта политизированность и сложность вполне годится для категории идеала автора. А из-за именно политизированности и сложности как раз и можно предположить, что такой идеал находится не в сознании Зуева, а в его подсознании. То есть рассказ – художествен по моему, эстетического экстремиста, критерию.

Но дадим слово и адвокату дьявола.

Зуев мог знать, что существует в Индии город Ауровиль, где в прошлом веке попытались построить послепрогрессный, скажем так, коммунизм, что Индия родственна России по, так сказать, недостижительности в менталитете, что это может объясняться и физическим родством из-за переселения древних ариев с территории России в Индию, отражающимся, в частности, в сходстве слов-названий российских мест со словами санскрита, что "Харампур — город и река в Ямало-ненецком автономном округе. Точный перевод — "ведомые Богиней Хара"” (http://integralyoga.ru/forum/index.php?topic=349.0).

Зная такую сложность, Зуев не мог не иметь соответствующего идеала в сознании.

Ну что ж?..

Попытки апеллировать к подсознательному идеалу, конечно, пока не научны. Но, что подсознание мощнее сознания, не оспаривается никем. И вполне естественно думать, что именно эта мощь (другие называют это даром Бога или вмешательством самого Бога), - именно эта мощь распоряжается, чтоб, скажем, Зуев и Маркса упомянул, и что у ненцев "нет старшего”.

А всё-таки надо признаться, что как-то неприятно читать Зуева. В чём дело? – Я думал-искал и вспомнил-вычитал. У себя самого. Зуев пишет так, как писал поздний Лев Толстой, когда выражение толстовства у него прорывались в те редкие места текста (“Хаджи Мурата” {тут он в большей части текста толстовство, наоборот, прятал}), где он не прятал толстовства. Например:

Сухо и лаконично (подчёркнутое место).

Вот и Зуев:

Можно понять Белинского, когда он так написанные пушкинские “Повести Белкина” не принял:

"Пушкин царствовал десять лет: "Борис Годунов" был последним великим его подвигом; в третьей части полного собрания его стихотворений замерли звуки его гармонической лиры. Теперь мы не узнаем Пушкина: он умер или, может быть, только обмер на время” (http://az.lib.ru/b/belinskij_w_g/text_0310.shtml).

Впрочем, есть мнение, что все великие книги написаны плохописью. Когда большинство ещё регулярно читало, оно читало бульварную литературу.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6365.html