Мне хочется, не читая предложенных теоретиками предшественников нынешнего жанра фэнтези, высказать соображение, что имеет смыл его теперешнюю фазу счесть порождённой постмодернизмом. Идеостиль которого (формулу) я, опять же, считаю такой: нет ничего на свете, достойного быть в категории идеала.

Что это за особая фаза в жанре фэнтези? – Эта равенство добра и зла (в отличие от волшебной сказки, где добро побеждает).

Тогда относимый к фэнтези “Омон Ра” (1991) Пелевина – не фэнтези. Потому что там – трагедия, порождённая непереносимостью для русского краха величия России (в форме СССР). Там идеал – величие России даже и в форме СССР, а не отсутствие идеала. Я, хоть и сентиментальный, хоть и тоже за величие России, но, думаю, по делу плакал, читая роман.

Правда и то, что я не помню, чтоб плакал от произведения постмодерниста. Я даже думал, что это принципиально: из-за отсутствия идеала. Но, отнесясь очень лояльно к автору фильма “О счастливчик!” (1973) Андерсона (см. тут), а именно, заметив, как возник у режиссёра замысел фильма, я признал происхождение этого замысла непосредственно из подсознательного идеала (что нет идеалов). И, в результате, я был принуждён фильм признать художественным. Хоть я не ахти как переживал, смотря его. Совсем не переживал. – Художественные вещи, произведения неприкладного искусства, вообще, наверно, имеют преимущество перед произведениями искусства прикладного не силой переживаний, а тонкостью. Иная любовная песня лично меня волновала больше, чем горе по краху великого СССР (требовавшего жертвенности) в “Омоне Ра”.

Поэтому отсутствие какого бы то ни было моего сочувствия Климу, герою рассказа “День матери" (2019) Захарова, в принципе ничего не говорит о художественности произведения. И вовсе не невероятность исключает переживание (три матери объявились через 30 лет у брошенного в роддоме Клима, и все были им, безвольным, приняты в таком качестве). В балете “Лебединое озеро”, сказке, не меньше невероятности, но я на нём в Мариинском театре плакал.

Андерсон, впечатление такое, не знал до поры, что идеалов нет. Он что-то такое смутно почувствовал в момент замысла. В порядке развеивания этой смутности (в ходе съёмки фильма) он прозрел, что его пронзило в момент замыла. А Захаров решил, как модно в определённых кругах, просто покусать советское:

(Могло это всё, именно всё, быть в том детском доме, где был Клим, или это голос автора в голосе Клима?)

Так и подобно Захаров вывел, что детские дома (неискоренённое ещё наследие СССР, на Западе нет их) не научают жить самостоятельно и надо образно сказать этому “фэ” в форме демонстрации безволия бывшего воспитанника детского дома. Вот и придумал, что только в 30 лет Клим, наконец, станет себя ублажать: вкусно кушать и женится. Станет в виде… безвольного подчинения мамам, пришедшим к нему, назвавшим его Климом, а себя – его мамой. Одна мама вкусно кормит, вторая ищет невест. – Как посочувствуешь почти что не живущему персонажу? – В жизни – из-за эгоизма не сочувствуешь аутисту, из-за занятости собой. Но в условной-то форме, при чтении, можно было б? – Можно, если б автор сумел. А он всему хорошему всего лишь выражает “фэ”.

"Фэ” уже в абстрактности описания вкуса. В развоплощении его: "непонятного цвета”, “консистенцией”.

Автор ни разу не соблазнился читателя соблазнить конкретностью.

Набоков в “Приглашении на казнь” сделал всех, кроме главного героя, морально прозрачными. Но – от ненависти к массе, к жизни как стандарту (значит, от страсти к обратному – идеал есть!). Так роман читаешь – видишь, слышишь, обоняешь!

Потому что не фэнтези у Набокова. Не равенство добра и зла. (Клим очень располнел от вкусной еды.)

Но беда с Захаровым даже не в том, что у него всё – малахольное “фэ”, а в том, что дал происхождение этого малахольного “фэ”: в советском детском доме. От ума это, а не от подсознательного идеала. Как факт – отрывок, процитированный первым.

Скажете: Клим же изжил безволие (с помощью не просто внутреннего неприятия, а, наконец, сжиманием кулаков {что тоже есть авторская насмешка}): достаточно было махнуть на двух мам кулаком – они исчезли. Теперь сжиманием кулаков же собирается он противостоять третьей объявившейся маме, смерти.

Но это ж инобытие безволия же, порождённого советским детским домом. То есть и это – порождение сознания, а не подсознательного идеала безыдеалья.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6404.html