Мне попалась книга критика Татьяны Москвиной “Культурный разговор”. М., 2016. И она дала мне много поводов включить её мнения в сноски к своим статьям на моём сайте. У меня там правило: если мне присылают конкретное возражение или я сам на него натыкаюсь, то я над той конкретикой в статье, которая оспаривается, ставлю большую красную звёздочку, а в конце статьи или поблизости от оспариваемого места даю – красным же цветом – сноску, в которой критику признаю или ей возражаю. Так Москвиной я всё возражал и возражал. А сейчас мне аж потребовалось писать отдельную статью, потому что мысль Москвиной касается автора, до которого я ещё не добирался.

Автор этот – всеми ненавидимая Евгения Васильева, махинаторша или нет (я как-то не следил) в “Оборонсервисе”.

Ну а у меня – зуд Москвиной по-прежнему возражать.

Она же много что процитировала из стихов Васильевой, но литературоведческой критики не дала, заменив её критикой мещанства, которым движима-де Васильева:

А это нехорошо, по-моему. Литературная критика должна быть внеморальной и аполитичной. Она ж наука. А наука – объективна. Что ей до нравственных или политических ценностей? – Есть экстраординарность, недопонятность, иначе-словами-невыразимость – хорошо, нет – плохо. И – никакие другие критерии не при делах.

Москвиной бы процитированную выше строку упрекнуть за навязчивое повторение "ю”. За неожиданную паузу:

/ _ / ▄ _ /

За то, что потребная новая пауза разрывает слово василько-вую. За неоправданное второе ударение (на "ю”) в этом слове.

А она напирает на эгоцентризм лирической героини, на характерное для мещан самодовольство (Всегда довольный сам собой, Своим обедом и женой. – Пушкин-то нагородил "о” для выражения своего “фэ” обывателю, а Васильева ж – наоборот).

Но Пушкин в “Евгении Онегине” не мещанский идеал выражал, потому обывательский – высмеял. Мимоходом. Он в своём романе в стихах больше романтический идеал высмеивал.

А Васильева, наоборот, его воспевает. И иногда удачно. (Даю свою разбивку на строки.)

Согласимся, что здесь некая недопонятность. При умственном усилии она расшифровывается: жалкий опыт – это однообразие. Через осознание ("умы”) однообразие убивает свежесть чувства. Но. Что если чувство – всепоглощающее и потому его надо воспеть?

"Мысль всегда движется, идёт вперёд, развивается. Чувство всегда безотчётно, заперто в самом себе ("Обречены”), всегда вертится около самого себя, не двигаясь вперёд, всегда монотонно, всегда выражается в однообразных формах” (Белинский. Статьи и рецензии. Т. II. М., 1948. С. 257).

Длиннейшее причастие "испепеляющий” со своей нудой, со своей утратой тут точно очерченного значения, со своим общим, более настойчивым, чем определенным смыслом, который четко формулировать было бы затруднительно – это всё образы жизни души, которая ценнее, чем страшная действительность, чем "твоя путёвка в никуда” (из того же стихотворения), - действительность, из которой куда и бежать, как не в свою внутреннюю жизнь.

И короткий последний стих – как освобождение. По звучанию, а не по значению слова.

Москвина тоже подвластна магии этого кусочка и написала:

Так это тоже не есть анализ и синтез, это не наука, а эмоция критика.

Даже предшествующие слова: "Стилистически это никуда не годится…”, - можно оспорить:

"…здесь важно и то, что синтаксические связи стали зыбкими; можно их при желании и обдумывании установить, найти, но в восприятии они сливаются, стушевываются… Здесь торжествует душа” (Гуковский. http://sobolev.franklang.ru/index.php/pushkin-i-ego-vremya/158-g-gukovskij).

Вот то, что разбирается:

Отказ от профессионального подхода Москвина объясняет так:

А по-моему, просто трудно. Ещё и потому трудно, что нет учебников по признакам графомании.

Впервые сокращённо опубликовано тут

http://ruszhizn.ruspole.info/node/10637