Я начал с того, что отыскал такую вот цитату (я как бы предвидел, что я её отыщу):

"Успенский считает для себя стеснительными рамки традиционного романа, повести, рассказа. Излюбленным жанром писателя становится очерк…” (http://mirznanii.com/a/357802/biografiya-uspenskogo-gleba-ivanovicha).

А очерк – по моему, экстремиста, мнению – не относится к художественной литературе.

Потом я впрямую спросил поисковик: “очерк Г. И. Успенского Выпрямила”. И получил несколько совпадений в предлагаемом поисковиком списке.

Я потому так отчитался, что знаю доподлинно, как агрессивно воспринимают иные писатели мои заявления, что очерки – за гранью искусства. (Если не понимать искусство в расширительном смысле.)

Так вот прочёл я очерк “Выпрямила” (1885) и поразился, насколько я совпадаю с Успенским, говоря, что только то произведение неприкладного искусства художественно, которое несёт в себе след подсознательного идеала, что выражается для восприемника произведения в том, что тот чувствует ЧТО-ТО, не поддающееся словесному выражению.

Вообще-то я себя словом “подсознательного” загоняю в сомнительный угол: как можно доказать, что у художника в подсознании таки был идеал, а не в сознании? Например, касательно античных художников, которые соразмерность числами выражали.

В своем “Каноне” Поликлет уделял большое внимание пифагорейской теории золотого деления (вся длина так относится к большей части, как большая к меньшей). Например, весь рост “Дорифора” относится к расстоянию от пола до пупка, как это последнее расстояние — к расстоянию от пупка до темени” (http://www.people.su/88513).

Зритель-то, ясно, что только подсознанием ощутит, когда пропорции скульптуры будут соблюдены. Или даже если ощутит сознанием, как различаются гармонические созвучия, то никакому сознанию не дано постигнуть что натяжение струн, дающих приятный звук, есть 3 к 2.

Про звуки, пишут, Пифагор опытом определил числа. А как с человеческими фигурами? Наверно, обсуждениями, кто красивее сложён. А есть же так называемое эйдетическое зрение – фотографическая память. Про детей думают, что они все поначалу эйдетики. Так если древние люди были в этом ближе к детям, чем теперешние, то представимо, что древнегреческий скульптор был в состоянии и повторить в материале фигуру, признанную в натуре самой красивой, и измерить потом её параметры. И потом все скульпторы точно знали, как ваять, чтоб получилось красиво.

И как тогда быть мне с моей идеей-фикс насчёт подсознательного идеала автора?

Может, с человеческими фигурами не так всё жёстко определённо, как с музыкальными тонами?

Тогда появляется неуловимость. А стремление к ней именно в таком качестве, как к неуловимой, может, обретёт мистический аспект? Метафизический… И негуманный!

Ведь что такое гуманизм – это отказ от акцента на строгую духовность, это ценность пусть и грешности, пусть и несовершенства.

А стремление к Абсолюту красоты, ещё и неуловимой…

Успенский вступает – и очень убедительно – в спор с Фетом, восславившим чувственность, мол, воспетую Агесандром, сыном Менида, гражданином Антиохии в своей Венере Милосской. Особенно меня убеждает, что скульптура-то изображает полуодетую женщину. И не так полуодетую, чтоб вожделение мужское к ней усиливать.

Фет-то, шопенгауэрец, был вправе исказить намерение скульптора. (Маленькая заминка тут у меня в том, что – для себя, по крайней мере – я различаю разные степени шопенгауэрства-ницшеанства. Слабую степень я называю недоницшеанством. В отличие от недостижимости ницшеанства у недо… – достижительность в чести. И Фет как раз из недо… Он славит волю. И в своём стихотворении как бы овладевает Венерой Милосской. В этом ещё остаётся сколько-то гуманизма. А у ницшеанца-Агесандра его совсем нет.)

(Новая загвоздка, что сама повторяемость типов идеалов в веках не очень-то принята искусствоведением, следовательно, и вами. Но что мне делать, если я принял? Примите и вы, читатель. Тогда вам не станет странно, что я ницшеанцем называю автора жившего за 19 веков до Ницше.)

Так вот Агесандр – будучи ницшеанцем – воспевает своей скульптурой неуловимый Абсолют Красоты, иномирие некое, как числовое отношение 3 к 2 в гармоничном созвучии не существует в материальном виде, а только в идеальном. Мы то думаем, что, раз мы Венеру Агесандра видим глазами, то виденное и есть зримый образ зримого же.

А это не так!

Тут – новое затруднение. Венера Милосская была изваяна во II веке до новой эры, то есть в эллинистический период, когда драчки между полисами кончились, и была политическая тишь да гладь, да божья благодать.

А к Абсолюту (никакому!) не стремятся в хорошее время.

Меня выручают такие слова:

"Наиболее характерные черты эллинизма как синтеза греческих и восточных начал во всех областях жизни, производства и культуры проявились в Египте и на Ближнем Востоке, так что этот регион может рассматриваться как район классического эллинизма. В других регионах было больше социально-экономических, политических и культурных отличий от классического эллинизма Ближнего Востока. В частности, в двух последних регионах, а именно в Балканской Греции и Македонии, Великой Греции и Причерноморье, т. е. на территории собственно Древней Греции, синтеза древнегреческих и древневосточных начал не существовало. Историческое развитие в этих областях проходило на одной основе, а именно основе древнегреческой цивилизации как таковой” (Ю. Андреев. https://history.wikireading.ru/92738).

Ну а в классический (доэллинский) период полисы дрались друг с другом. И было плохо.

А вообще, было ли когда-нибудь хорошо? Всем…*

В общем, если принять, что Агесандр был крайне удручён Этим миром, то идеалом его, подсознательным, было убежать из Этого мира? Куда? – В иномирие, в Абсолют Красоты.

Это-то и почуял экстремист (революционер) Успенский. Народник. Пред ним был крах народничества и надежды на некапиталистический путь России. И он завопил, фигурально завопил своей интерпретацией (почти верной!) статуи Агесандра. Он улетел мечтой, как и Агесандр, вон из действительности. Только, в отличие от Агесандра, иномирие Успенского было не принципиально недостижимым, а принципиально достижимым. С помощью социальной революции. Пусть в 1885 году и совершенно Успенскому не видно, когда она может наступить.

Совершенно чётко дано диаметрально близкое к Агесандру как экстремисту определение идеи Венеры Милосской.

Нужна, конечно, моя наглость и безответственность, чтоб я потому назвал эту скульптуру художественной, что идеал иномирия у Агесандра был подсознательный, ибо доказательство – чуяние в скульптуре ЧЕГО-ТО таким зрителем, как Успенский.

Сам-то я не чую. Но Успенский меня убедил. Может, потому, что у нас одинаковое отношение к этому неуловимому ЧТО-ТО, словами невыразимому. По крайней мере, простому зрителю не дано это выразить словами.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/5977.html

*- Это выглядит натяжкой.

- Согласен. Я вник. Драчка перешла с уровня полисов на социальный. Развивалось рабовладение (рабов продавали в крепнущий Рим) и обеднение демоса. Отсюда восстания, "жестокие распри, в которых многие были умерщвлены или изгнаны” (http://historic.ru/books/item/f00/s00/z0000017/st043.shtml). Смерти вокруг прибавилось. И это обеспечило неприятие Этой жизни вообще.