Одно точно: как это хорошо, когда посмотрел кино – и в полной растерянности, что ты увидел. “По главной улице с оркестром”.

Ну неужели в 1986 году Пётр Тодоровский чуял, что, да, сейчас – неминуемое поражение будет, а через треть века всё в каком-то смысле вернётся… к идеализму.

Потому что, что ж это, как не идеализм, уверенность нынешняя, через треть века, что Россия может быть или великой, или не быть. (И по оружию опередила потенциальных врагов на десятилетия.)

Смотришь фильм и восторгаешься идеализмом как таковым. Ну всё материальное рушится… Василий Павлович и с работы ушёл (освободившееся место завкафедрой сопромата отдали не ему, рохле), и из семьи ушёл (жена его презирает за некарьеризм), и ушёл – жить негде, и любящую его женщину он отвергает, потому что не любит, и музыка его живёт и популярна не под его именем, и денег он за неё получать не хочет, и дочь любит подлеца женатого, и беременна от него, и хочет увести того от жены, что подло, и на какую-то неуловимую фальшь прослушивания в студии звукозаписи Василий Павлович не идёт. И… какая-то неуничтожимость идеализма во всём реет, при том, что всё – против него.

Меня поразило когда-то соображение древних греков. – Строгаешь палку из ветки, строгаешь до исчезновения палки как таковой, но понятие палки-то не исчезает… Идея палки выглядит основательнее реальной какой-нибудь палки.

Сложно.

Осложняет ещё то, что нет ожидаемой трагедии в конце. А, наоборот, приделан (чуть не до несерьёзности кинотрюка) оптимистический финал. Лидия Ивановна, жена, зауважала музыкальный талант и нравственную высоту мужа, и аж вновь полюбила Василия Павловича. Дочкиного подлеца отец довёл до того, что тот явил его дочери свою подлость. И та, всё видевшая, его разлюбит. Взамен отец свёл дочь с очень достойным человеком, влюблённым в неё, да и она что-то стала к тому присматриваться. И в конце марш по главной улице студенческой строительной бригады под музыку, исполняемую Василием Павловичем на гитаре плюс с закадровым оркестром. – Какая-то насмешка (приделанностью хорошего конца). Над чем насмешка? Над пошлым happy end-ом, отсутствующим? – Намёк на трагедию, на “погибаю, но не сдаюсь”?

Но. Я не плакал. Значит, не было катарсиса. Значит, нет и художественности.

Есть то, как очень метко раз сказал, а я слышал по ТВ, о Жванецком Дмитрий Быков (щекотание нервов мещанину) – щекотание нервов советскому гражданину. Которых мало осталось к 1986 году. И началась, пусть шатко и валко, перестройка. Поначалу – боевитая. И – некому было эту боевитость поддержать.

Пётр Тодоровский просто исполнил социальный заказ уходящего слоя людей.

А я относился к этому слою (только жена не требовала от меня карьеры или приработков, но зато так же мало уважала, как Лидия Ивановна Василия Павловича; я даже так же {только в туалете, а не в ванной} запирался и писал свои статьи и книги, которые немыслимо было публиковать {из-за цензуры}). Вот меня и проняло.

Пётр же Тодоровский есть конъюнктурщик. Что через 3 года он и подтвердил в полной мере “Интердевочкой”. (Надо было, наконец {пипл втайне хотел видеть}, показать какой-то не обычный половой акт – перестройка показала своё второе лицо.)

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/779.html