Тютчев. От жизни той, что бушевала здесь.. Образный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Тютчев. От жизни той, что бушевала здесь..

Образный смысл

“Зыбкое” – вот золотое слово, открывающее сущность Тютчева.

 

Почему Тютчев гений

На интересное наткнулся наблюдение над известным стихотворением Тютчева:

“Даже следы прошлого в настоящем – курганы – сохранились только потому, что они природны, естественны. Причем оттенок предположительности вносится и в их количество: два-три кургана, два-три дуба на них. Даже самое точное и бесспорное – число – в мире стихотворения оказывается зыбким, предположительным” (Сухих.http://www.ruthenia.ru/tiutcheviana/publications/otzyznitoj.html).

 

От жизни той, что бушевала здесь,

От крови той, что здесь рекой лилась,

Что уцелело, что дошло до нас?

Два-три кургана, видимых поднесь...

Да два-три дуба выросли на них,

Раскинувшись и широко и смело.

Красуются, шумят, – и нет им дела,

Чей прах, чью память роют корни их.

Природа знать не знает о былом,

Ей чужды наши призрачные годы,

И перед ней мы смутно сознаем

Себя самих – лишь грезою природы.

Поочередно всех своих детей,

Свершающих свой подвиг бесполезный,

Она равно приветствует своей

Всепоглощающей и миротворной бездной.

1871

Зачем такая приблизительность?

А вот, мол, и ответ:

“…пейзаж, в отличие от многих других стихотворений поэта, деконкретизирован, обобщен. Это – природа вообще, природа, взятая как целое, и противопоставлена она уже не “мыслящему тростнику”, отдельному человеческому “Я”, а человечеству как целому, взятому во всю его историческую глубину, человеческой истории” (Там же).

Я не думаю, что это ответ. Я подозреваю, что если раньше Тютчев шарахался по крайностям мировоззренческого ряда (см. тут), - и потому у него была конкретность в пейзажах (а идеала-то у него как раз не было на самом деле), - то в конце жизни он просто это отсутствие идеала выразил в одном, данном, стихотворении.

Будь теперешним произведение такой же направленности, его называли б постмодернистским (а я – пофигистским).

Сухих же – для иного объяснения, зачем написано стихотворение, – предлагает посмотреть на первоначальный вариант:

 

От жизни той, во дни былые

Пробушевавшей над землей,

Когда здесь силы роковые

Боролись слепо меж собой,

И столько бед здесь совершалось,

И столько крови здесь лилось –

Что уцелело и осталось?

Затихло все и улеглось.

Лишь кое-где, как из тумана

Давно забытой старины,

Два-три выходят здесь кургана

““Обычно,– пишет К. В. Пигарев,– с первой же строки Тютчеву была ясна та форма, какую должно принять стихотворение: его метр, его строфика. Можно указать только один случай (курсив мой.– И. С.), когда написанное, по-видимому, более чем наполовину, стихотворение было брошено поэтом и „переписано" другим размером и с измененной строфикой. Это – знаменитые стихи „От жизни той, что бушевала здесь..."”. Единственный случай! В чем же причина смены размера? Четырехстопный ямб, которым была написана первоначальная редакция – самый распространенный у Тютчева метр. Им написано. 57% тютчевских текстов. Но и ямб пятистопный окончательного варианта у Тютчева тоже не редкость. В репертуаре тютчевских размеров он занимает второе место; 13% текстов, правда, резко отставая от четырехстопного ямба. Так что сам по себе факт смены одного ямба другим, вероятно, семантически нейтрален. Более существенно, что пятистопный ямб стиховеды относят к числу длинных стихов, представляющих отклонение от средней нормы четырехстопного ямба . И действительно, в окончательном варианте стихотворение приобрело широкое, ровное дыхание в отличие от убыстренного движения первоначального текста. Самое же важное, вероятно, заключается в том, что пятистопный ямб имел для поэта определенный “семантический ореол”. Уже самим выбором (сменой!) размера Тютчев (может быть, неосознанно) устанавливал связь и с написанным в 1870 году “Брат, столько лет сопутствующий мне...”, и с белым пятистопным ямбом пушкинского “...Вновь я посетил...”. Кроме того, как отмечал Б. В. Томашевский, пятистопный ямб долгое время считался “трагическим стихом”, ибо получил широкое распространение в стихотворной трагедии начала XIX века. Тютчевская тема потребовала именно этого “трагического”, “рефлексивного” размера. Внутри же намеченной связи и обнаруживается (тоже, вероятно, неосознанная) полемика с Пушкиным, мнение Тютчева в “великом споре” с первым русским поэтом.

Разрешение коллизии человека, его истории и природы Пушкин видел в бесконечной череде поколений, которые как раз воссоединяются через природу: деревья, которые поэт видит молодыми, увидят и его внуки…

Не об оптимизме или пессимизме надо, вероятно, говорить в применении к этому стихотворению Тютчева, а о беспощадном трагизме поэтической мысли, преодолевающей как романтические, пантеистические иллюзии, так и нигилистическое отрицание” (Там же).

Так не подкрутил ли Сухих? Вставил Томашевского с его трагизмом… У Томашевсеого ж не только трагизм, а и рефлексивность, вполне годящаяся для пофигизма. – Смена размера, по-моему, как раз хорошо объяснена Пигаревым. Что такое “широкое, ровное дыхание”, как не пофигизм, приятие Ничего?

Но есть у Сухих предложение, вводящее для меня Тютчева в ряд обратно, вне которого – для меня, опять же – он был:

“Рассмотрение же всего творчества поэта как целостного текста показывает, что тематическое разделение тютчевской лирики в значительной степени условно: за разными тематическими пластами обнаруживается единый принцип видения мира…”.

Почему Тютчев для меня был из ряда вон? – Потому, что каждое стихотворение (ну за редкими исключениями) у него не построено на столкновении двух “хорошо”, которые друг другу противоположны. Каждое у него предъявляется непротиворечивым образом. То есть, в моей системе ценностей, он не тянул на гения. А что он – гений, всё кричит, не говорит. – И я его поместил для себя в исключение.

Если же посчитать, что своеобразным единым произведением у Тютчева являются все стихотворения – всё для меня становится на место. Ибо каждое отдельное стихотворение у него: то – во имя одного идеала, то – во имя противоположного. Даже стихи о России. Вот один в пику известнейшему:

 

Куда сомнителен мне твой,

Святая Русь, прогресс житейский!

Была крестьянской ты избой -

Теперь ты сделалась лакейской.

1850-е годы

Ну а, так сказать, сверхпроизведение становится созданным путём противоречий. И – Тютчев законный (для меня) гений.

Правда, само по себе вот это: “От жизни той, что бушевала здесь…”, - выпадает тогда из числа гениальных, получается: оно создано чисто на образах, без противоречий.

Ну в самом деле, разве это противоречия – такое словоупотребление: с одной стороны позитив, с другой негатив? Позитив: “жизни”, “бушевала”, “широко и смело”, “Красуются, шумят”. Негатив: “прах”, “чужды”, “бесполезный”, “бездной”.

Я скажу, что это не противоречия. Это не два “хорошо” столкнулись.

Во-первых, они по сути не столкнулись, потому что к разному времени отнесены. Во-вторых, если “жизни” - это хорошо, то из этого следует, что “прах” - это плохо, а не другое хорошо.

Образ, зато, в этом стихотворении применён замечательный: невнятно число (“два-три”), а число есть порождение человечества, которое есть нечто зыбкое по большому счёту. Невнятность числа – образ зыбкости.

Впрочем, я не люблю хвалить автора: пусть это делает мой читатель, которого я раскачал.

Тютчев не предвидел, что через полтора столетия обнаружат умение считать и у муравьёв (!) - http://elementy.ru/news/431566.

Есть ещё идея, как бы возвращающая – для меня – Тютчева в обычный ряд гениев. Идея базируется на одной странности стихотворений Тютчева, перекликающейся с раздвоенным числительным “два-три”:

“… его раздвоенный, разящий, движущийся эпитет.

В самом деле, что это такое: почему так постоянно нужна соединительная черта для обозначения любой приметы? “Вечер пасмурно-багровый”… “бешено-игривый”… “…младенчески-беспечный”… “блаженно-равнодушный”… “нетленно-чисто”… “с игрой их пламенно-чудесной”… “грустно-молчалив”… “торжественно-угрюмый”… “усыпительно-безмолвны”… “от жизни мирно-боевой”… “гордо-боязлив”… “изящно-длинные”… “пышно-золотого”… “болезненно-яркий”… “таинственно-волшебных”… “своенравно-весел”… “пустынно-чище”… “холодно-бесцветно… грустно-безответно”… “незримо-роковая”… “как всё удушливо-земное”… “опрометчиво-безумно”… Что значит этот переход одного признака в другой…”. (Чичерин. Стиль лирики Тютчева. Контекст · 1974. М., 1975. С. 276).

То, как отвечает Чичерин сразу после этих слов, меня не устраивает: мол, это – движение мысли. Это у Чичерина поспешность его собственной мысли (на резко поставленный вопрос надо ж немедленно ответить… хоть как-то; глядишь, неостанавливаемый темп писания статьи заставит подсознание выдать что-то настоящее). Да и сам Тютчев Чичерину немного подгадил: даже и движения мысли в иных раздвоенных эпитетах нету. Например, в “…младенчески-беспечный”. Это ж синонимы, можно сказать. Или “холодно-бесцветно… грустно-безответно”

Но дальше Чичерин набредает на резко противоречивую раздвоенность:

“Иным достался от природы

Инстинкт пророчески-слепой

“Пророческий” - проникающий чрезвычайно глубоко. И вдруг, через чёрточку – “слепой”!”

И гораздо лучше, по-моему, Чичерин отвечает на следующей странице:

“Постоянно в раздвоенном эпитете видимо нечто переходное, неустойчивое, зыбкое” (С. 277).

“Зыбкое” – вот золотое слово, открывающее сущность Тютчева.

То есть я беру и конструирую такую психологию творчества Тютчева. – Он-то ни во что не верит. Но – творит. Непротиворечиво, образами “почти в лоб”. Но. В каждом стихотворении – воспевая противоположное тому, что воспевал в предыдущем. Однако зыбкость в подсознании действует? – Действует. – И – прорывается сдвоенными противоречивыми эпитетами в стихотворение без противоречий.

Проверяем.

 

А.А.Фету

Иным достался от природы

Инстинкт пророчески-слепой -

Они им чуют - слышат воды

И в темной глубине земной...

Великой Матерью любимый,

Стократ завидней твой удел -

Не раз под оболочкой зримой

Ты самое ее узрел...

Апрель 1862

Двух, равно хороших нету тут. Второе безусловно лучше первого.

Тут очень тёмная мысль изложена о том, что ницшеанство ценнее романтизма (см. тут). Романтизм – слияние с природой (раз общество плохое). А ницшеанство – воля, воля и воля. Самоцитата: “воля является “хотением собственного существования”. И при условии, что человек смертен – жизнь бессмысленна. И “есть только “настоящее”””.

Ницшеанство – вполне себе идеал, а не безыдеалье, что было у Тютчева. Вот безыдеалье и прорвалось, по гипотезе, изложенной выше, хотя бы в сдвоенный эпитет.

(Вообще-то надо бы проверить на непротиворечивость все 21 стихотворение, из которого Чичерин взял примеры. Но я проверю только одно какое-нибудь.)

 

Под дыханьем непогоды,

Вздувшись, потемнели воды

И подернулись свинцом —

И сквозь глянец их суровый

Вечер пасмурно-багровый

Светит радужным лучом.

Сыплет искры золотые,

Сеет розы огневые,

И уносит их поток.

Над волной темно-лазурной

Вечер пламенный и бурный

Обрывает свой венок...

1850

Ну. Перед нами другая ипостась стихотворения “Люблю грозу в начале мая”.

Прорыв в безыдеалье у Тютчева случался и в целую строку, в законченное предложение.

 

Брат, столько лет сопутствовавший мне,

И ты ушел, куда мы все идем,

И я теперь на голой вышине

Стою один,- и пусто все кругом.

И долго ли стоять тут одному?

День, год-другой - и пусто будет там,

Где я теперь, смотря в ночную тьму

И - что со мной, не сознавая сам...

Бесследно все - и так легко не быть!

При мне иль без меня - что нужды в том?

Все будет то ж - и вьюга так же выть,

И тот же мрак, и та же степь кругом.

Дни сочтены, утрат не перечесть,

Живая жизнь давно уж позади,

Передового нет, и я, как есть,

На роковой стою очереди.

11 декабря 1870

Негативных слов тут масса: “голой”, “один”, “пусто”, “тьму” и т.д. Лирический герой очень и очень удручён. Но есть выскакивание: “Бесследно все - и так легко не быть!”

Сухих был прав, что Тютчева тянул стиховой размер “Брата…”. Я думаю, что тянуло Тютчева именно из-за этой пронзительной строки-приятия безыдеалья.

Можно ещё поблагодарить Сухих – за связь с пушкинским “Вновь я посетил…”. Думается, что не только по стиховому размеру тут связь, но и по оппонированию Пушкину по сути. Это пушкинское стихотворение есть мягкий переход к каменностровскому циклу, несколько символистскому. А символизм – это сверхисторический оптимизм. И подход к нему (во “Вновь я посетил…”) представляется самым большим оппонентом безыдеалью. И – Сухих прав.

Но скучно без актуальности, правда?

Не касаясь того, что могло повергнуть Тютчева в столь колоссальное разочарование, расскажу об одном человеке, ныне так же космически разочарованном. Когда-то он меня утешил.

Я, вживаясь в финитные картины Чюрлёниса, ходил сам не свой, тогда же, кстати, обнаружив для себя теорию о происхождении нашей Вселенной из первовзрыва, из исчезающе малой точки так называемого физического вакуума. Теперь, подумалось, расширение Вселенной, а потом будет сжатие опять в первоточку. И – полный конец! – Я день за днём ходил сам не свой. И пожаловался ему. Он был совсем молодой и заявил, что я хлопочу о настолько несоизмеримых с нашей жизнью временах, что их можно выбросить из головы.

И я выбросил. Настолько, что несколько как бы провинился перед Чюрлёнисом, так закончив толкование его “Сонаты солнца”, точнее, “Финала” этого цикла.

“Есть авторы, которые пишут, что в “Финале” “Сонаты солнца” - не абсолютная безнадежность, что сам художник, вероятно, питал какие-то надежды относительно человечества, раз так беспощадно проводил через свое сердце мысль о конце концов. Надеялся выстоять в этом искусе и тем утвердиться в своей тайной вере, внушавшей сомнения...

“Все сущее - увековечить, безличное - вочеловечить”,- писал Александр Блок, современник Чюрлениса и такой же, как Чюрленис, могучий выразитель своей эпохи средствами символистского искусства. Верить: хоть смутно, последним тайником души, вопреки всему - верить в провидение было характерным для тех лет” (см. тут).

Нет, выше было написано и об изображённости всего предыдущего на фризе колокола, и о сне, а не смерти королей, и об Абсолюте, но Бога, а не какого-то Ничто… Но как-то я влеком был не “текстом” картины, а общественным мнением, что ли, о символизме как сверхисторическом оптимизме.

Но вот мой утешитель, и тогда, наверно, увлечённый всего лишь своей молодостью и эгоизмом и потому бывший оптимистом, постарел. И, хоть является теперь убеждённейшим из убеждённых приверженцев либерализма, победившего в ХХ век все конкурирующие умонастроения: фашизм и так называемый социализм… И хоть этот либерализм теперь в наступлении (такая геополитическая победа – Украина – над последним полусознательным оплотом антилиберализма, традиционализма, Россией)… Тем не менее мой утешитель впал теперь в более чем такое же беспокойство, как я когда-то от финитных картин Чюрлёниса. – Только ли эгоизм старика в нём работает? Или предчувствие конца и самого либерализма?

Одно из последних стихотворений Тютчев, наверно, теперь ему понравится.

14 августа 2014 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.topos.ru/article/literaturnaya-kritika/pochemu-tyutchev-geniy

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)