С. Воложин

Поделом мне.

Отомстил мне Сорокин.

Надо только понять, за что…

Возможно, что за то, что я отнесся к нему серьезно.

Я-то привык никому не доверять с оценкой произведения.

Так что я мог рассчитывать на серьезность Сорокина и в романе "Роман".

А он…

Да, я сразу почувствовал подвох. С преамбулы, что ли. С того, что напечатано курсивом и перед листом с надписью "Часть первая". – Этакая, понимаете ли, лепота… В слоге, в теме, в объекте, в помыслах. Заброшенное кладбище где-то в российской глубинке. Летом. Умиротворение…

Конечно, безобразие. Затертая тема. Главное, ничего нового не сказано. И форма выражения задушевности стара…

Инверсии…

Как в популярной когда-то песне: Нет другой страны на свете, где так вольно дышит человек…

Повторы…

Восклицательный знак. Так, чтоб не особо бросался в глаза – один только при всей выспренности преамбулы…

Банальный подбор слов…

"Прекрасней", "торжество", "красива", "юное", "свободно и спокойно", "душевный покой"…

Тоже не подряд, чтоб не переборщить.

И так же, осторожно, на 318 страницах из 398. Не без пафосных нажимов, не очень периодических. Чуть не доводящих предвзятого совкового читателя до слезы. Правда, - методом заражения, а не катарсиса. То есть когда персонажи доходят до слезы от избытка чувств и вас, если вы сентиментальны, едва не увлекают. – Нехитро и даже, можно сказать, нехудожественно. Но есть, есть эффект. Признаюсь.

А что какая-то сделанность проглядывает…

Ну, например, - из джентльменского набора сюжетных поворотов. Скажем, ложный ход.

Роман, главный герой, приезжает жить из города в деревню в видах, - судя по нескольким – из главы в главу - предварениям, ожидаем мы, - встретить тут свою любовь, Зою Красновскую, и свить тут с нею семейное гнездышко. Что-то раньше у него с ней не сладилось (неугомонная она, опасная)… Та действительно через день после Романа приезжает к родителям на Пасху в деревню. Но… с женихом, как оказалось. И Роман это неожиданно легко переживает и дальше сюжет катится к новой любви, к Тане Куницыной, дочери лесника, нового в деревне жителя. – Так с момента изменения переживаний Романа Зоя с женихом исчезает из текста, будто никогда не бывали (при интенсивном общении Романа с ее отцом). – Странно.

Или, скажем, ошеломляющая неожиданность.

Роман, пошедший вместе с компанией по грибы, отбивается и натыкается… на волка. (И ведь это мало вероятно, ибо старожилам было б известно о такой возможности и было б что-то предотвращающее предпринято, ан нет того.) Мало. Волк… не замечает Романа (от аппетита, мол; он поедает лосенка). Мало того. Роман… набрасывается на волка (жаль стало лосенка). И убивает его…

Ну надо, чтоб он героем предстал перед Таней. – Пожалуйста: волк. - Ну надо, чтоб она трепетала за его жизнь. – Пожалуйста. Он очень поранен волком, много крови потерял, сознание. Лесничий, ес-тес-твен-но, его нашел случайно и привез к себе домой. – Так случилась романтическая встреча…

Сделано? – Сделано. Ну ладно…

А эта вдруг русская рулетка у Романа с лесничим, не желающим ли-шать-ся дочери…Мыслимо ли такое? – Нет. Но, прощаешь.

А, оказывается, ничего-то прощать и не надо было. Надо было по непрерывному нарастанию признаков эпатирования совкового читателя понять, что ничего хорошего Сорокин не задумал, а решил поиздеваться над таким читателем. И надо было бросить читать, кто б ты сам ни был. Потому что самые святые чувства пробует возбудить автор, и в первую очередь – любовь к родине, и… с негодной целью: заставить естественно предвзятого к своей родине читателя сесть в лужу со своими прекрасными эмоциями.

Надо было понять мне, благодарному читателю, что не может быть такого активного переживания патриотизма в условиях повседневной, вообще говоря, жизни. Ибо описывается несколько дней в какой-то тьмутаракани в какой-то очень спокойный отрезок российской истории. Судя по некоторым признакам, между русско-турецкой и русско-японской войнами. Нет никакой внешней угрозы. Герой находится в России, дома. Ну что Роману, его дяде, другим так пылать любовью к родине? – Нечего. А тем не менее то и дело Роман оказывается как бы в положении утолившего свою ностальгию эмигранта. Слова с корнем "русск" повторяются на упомянутых 318-ти страницах 100 раз! (С помощью компьютера это очень легко подсчитать.)

"Роман" писался в 1985-1989 годах. Мне, считающему дату написания элементом произведения, ничего поэтому не стоит соотнести, что именно в это время краха СССР народились патриотические движения всех сортов, вплоть до фашистского. И заявить, что Сорокин "Романом" выразил свою ненависть ко всему этому.

Поразительно, что через полтора десятка лет эта ненависть стала чрезвычайно актуальна в России, оказавшейся под определенной угрозой скатывания в фашизм. Опять Сорокин оказался пророком.

И все-таки я пишу лишь об "определенной" угрозе. Есть еще кому ей противостоять. Есть даже и среди патриотического лагеря, оппонента – так уж сложилось – немногочисленному лагерю так называемых демократов. И нынешним многим-премногим достойным людям Сорокин, в этой актуальности, представится неправедно поиздевавшимся.

Говорю ответственно. Потому что очень терпеливо читал то, что после 318 страницы.

Прочесть, конечно, не смог. Да и никто на свете, уверен, не сможет. Да и сам Сорокин на это не рассчитывал, уверен. (Он, подозреваю, компьютер задействовал, когда писал последние 80 страниц. Человеку такое не по силам. Цитирую последнюю строку: "Роман вздрогнул. Роман дернулся. Роман пошевелился. Роман дернулся. Роман умер". И таких двухсловных предложений 4 страницы.) Но своего он достиг. Он как бы сказал: "Нечего дуракам читать издевательство над ними. А не сразу заметили издевательство – ну так поделом вам".

Это, конечно, не художественное произведение. Но это и не какая-нибудь очередная хладнокровная поделка Акунина, на всю страну ничтоже сумняшеся заявившего телеведущим "Школы злословия", что он пишет, меняя мировоззрение, как перчатки: для каждой вещи – другое. Сорокин все же серьезный писатель.

Да, писатель. Ибо "Роман" - произведение околоискусства.