Я в смущении, читатель.

Я вдруг ощутил себя в западне.

Она заключается в следствии из теоретического заявления, что произведение неприкладного искусства существует только в двух головах, точнее – в подсознаниях: автора и его восприемника. А не в виде “текста” произведения.

Это – дальнее следствие из теории художественности по Выготскому. По его теории главный акт восприятия искусства есть катарсис от столкновения противочувствий, осознаваемых, которые сами происходят от противоречивых деталей “текста”. И этот катарсис – неосознаваем восприемником. Осознавание не обязательно случается. Если позволить себя пофантазировать, то “текст” у автора получается в результате обратного процесса. Духовные явления в обществе в подсознании автора формируют подсознательный идеал, который требует самовыражения. Это вдохновение. Под его влиянием происходят пробы порождения “текста”, один из вариантов которого – противоречивый – даёт ощущение удачи. Подсознательному идеалу автора соответствует подсознательный катарсис у восприемника. – Вот и получается, что главные акты такого искусства находятся в двух подсознаниях.

Толкователю приходится извлекать это главное из своего подсознания больше, чем из “текста” произведения. “Текст” просто не даёт толкователю сбиться.

А это в некотором роде западня: я должен описывать свои душевные движения. Начинаются они со смуты какой-то, недопонятной мне самому.

Вот я перед такой смутой относительно картин Соломина и нахожусь. Беру первую же попавшуюся репродукцию.

Толкут просо. А из проса пшено, и из пшена каша…

Совсем недавно создана вещь, когда вполне оформилась в мире антиглобалистская тенденция – традиционализм. Но Соломин, пишут, давно обратился "к историческому прошлому… пейзажи…. чисто русские как по сюжету, так и по его трактовке, по эмоциональному восприятию изображаемого мотива. Особое внимание художника привлекают старые церкви…” (Манин. Русская живопись ХХ века).

То есть и когда вместо нынешнего глобализма был советский активизм, Соломин был как бы в оппозиции. В общем, все фазы эпохи Потребления его не затронули.

А я только что получил взбучку от особы, этой эпохой серьёзно затронутой. Я-де не знаю Россию, как в ней сейчас плохо. И нечего, мол, мне увлекать своими статьями читателей прочь от реальной жизни и прославлять самоограничение. Люди, мол, не такие аскеты, как я.

Я смущён.

И потом… этот Соломин живописно никак не бросается в глаза.

У меня же к нему какое-то тёплое чувство.

И вот я перед проблемой: смею ли я перед читателем копаться в своей душе, если сами картины меня… скажем так, ну, не останавливают они моего эстетического внимания. Они такие же невыдающиеся, как тот пафос, какой они выражают. То есть – никакой неожиданности я в них не вижу. Никакой недопонятности. А я ж оправдываю свою деятельность словесным открыванием ЧЕГО-ТО, словами вообще-то невыразимого.

С ультратонкостью толкования невыразимого я мог рассчитывать в принципе пронять даже мою корреспондентку, воинствующую потребительницу, недовольную Россией, где 14, кажется, процентов людей живут теперь за чертой бедности.

А Соломин бедностью, похоже, гордится.

Жаль, года создания нельзя найти (были ли тогда гладильные доски? В интернете я нашёл советскую 1960 года выпуска). В 1960-м Соломин написал свои первые картины по книге Манина. Значит, в это время, что изображено, гладильные доски уже были. Но не в данной семье. Тут гладят на табуретке, которая, например, из нашей комнаты исчезла в 60-х годах при капитальном ремонте дома. (Кувшин у нас был точно такой же; не помню, когда и он у нас исчез. Наша семья была из беднейших. Я, кажется, и чулки такие носил, толстые. Девочки – точно.) Правда, утюг тут уже электрический. И кукла не одна у младшей девочки. И фикус у них есть! (У нас тоже был почти такой же. Даже обои у нас были почти такие же.) Правда, нет ещё занавеса на окно. – Но подумаешь!...

А тут… Даже если это невзрачное советское время изображено, время неконтрастного общества, когда все, в общем, мало чем отличались по материальной обеспеченности… Этот вид как-то настаивает на непритязательности как на достоинстве (другие ж на море летом возили своих детей – плевать). Это явно двое братьев (горожан, раз в плавках) в деревне. Старшего даже в пионерлагерь не отправили. А – к бабушке обоих.

И это не хвала абы какой жизни, как у импрессионистов, голодающих, но радующихся бурлящей жизни ужасного тогда капитализма. Это гимн скромности. "В русском языковом сознании скромность должна быть свойственна мыслям, поведению и образу жизни человека и ассоциируется с непритязательностью…” (http://www.dissercat.com/content/kontsept-skromnost-v-russkoi-amerikanskoi-i-iranskoi-lingvokulturakh). Об общей бедности страны даже тени переживания нет. Вещизм тогдашний не всех порабощал. И теперь – тоже. Вот об этом – Соломин.

А может, я просто не могу усечь противоречивость “текста” здесь?

Бедность, отсталость, непрогрессивность написаны… живописно сочно. А?

Да здравствует традиционализм!

Я лично совсем не юношей дожил до поворота к нему моего мировоззрения (хоть предрасположен был к нему с детства {я с войны – безотцовщина}). Я повернул к традиционализму, когда хотели повернуть на юг северные реки. В 70-х годах. Во мне родилось какое-то возмущение. В СССР замалчивали работу Медоуза, сделанную тогда же по заказу Римского клуба, о том, что неограниченный материальный прогресс надо остановить. Я её узнал только после наступления гласности. А Соломину, получается, всё было ясно с самой молодости (он на 2 года младше меня).

Наверно, это даст мне право считать его реалистом. Он почуял в социуме то, что ещё никому видно не было. Сами церкви – в СССР – были образом скромности.

Теперь-то, да, Соломин просто повторяется. Теперь и церковь – чуть не властвующая. Вот сегодня на центральном ТВ появился человек с очень нехорошего вида (жиденькой) бородой и настаивал, что правильно сделала директриса школы, уволившая учительницу, опубликовавшую в интернете свои фотографии в закрытом, но купальнике. – Так что пафос Соломина надо уточнить: да здравствует безрелигиозный традиционализм!

Ни штриха протеста не чувствуется в том, что церковь лишена крестов (потому это – явно советское время {опять невозможно найти дату создания}). Церковь – лишена крестов, улица – сплошная лужа, а один из тротуаров непроходим – стал местом свалки снега с проезжей части. Зато как всё вместе это красиво выглядит! Церковь отражается в луже. Радостно, потому что весна идёт! И красота – органически присуща церкви и луже!

Что тут – эстетический подход, говорит та формалистская лихость, с которой тут кое-что нарисовано: обводка кое-где контура строений, совсем не нарисованы тонкие ветки не совсем облетевших на зиму деревьев.

В нашем городке церковь даже действовала. Перед ней – базар. За ним – школа. И весной непроходимы улицы были. Я раз, идя в школу, в первый или второй класс, провалился в лужу по пояс. И с диким криком, выбравшись, побежал домой. Но я нисколечки не обижаюсь теперь на всеобщую тогда послевоенную бедность.

А теперь войны нет. Давно. Есть только военная угроза. Как Югославии. Делайте, как вам велят! Иначе… И оттого всё внимание на военном строительстве. И – на традиционализме, как идейном противовесе либерализму, всех в ХХ веке победившему.

Жаль только, не вписан традиционализм в Конституцию РФ. Но его и так молчаливо исповедуют. Надеюсь – большинство теперь (как реакция на дерьмократию 90-х). А моя корреспондентка, тоже надеюсь, по большому счёту не права. Менталитет народа, неприхотливость и скромность, не меняется. Даже и в эру Потребления.

Вот такие субъективные рассуждения по поводу репродукций. Рождённые упрёком, что я, не живя в России, Россию уже не знаю.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6341.html