Странное это "Слово".

Автор открыто играет тем, как ему рассказать: то ли по-старому, то ли по-новому. И – никакой логики. Если по-старому, так, вроде б, по Бояну. А по Бояну – это растекаться мыслью по древу. Плохо то есть. И начинал Боян издалека. Что тоже плохо. И что в результате мы видим в собственно начале? – "Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера…". – Здрасьте. Тоже ж издалека. Чего было обхаивать Бояна? Или вот. Боян – краснобай: "своя вещиа персты на живая струны воскладаше; они же сами князем славу рокотаху". А что с собственно повествованием? – "Почнем же, братие, повесть сию от стараго Владимера до ныняшнего Игоря, иже истягну умь крепостию своею и поостри сердца своего мужеством, наполнився ратнаго духа, наведе своя храбрыя полкы на землю Половецькую за землю Руськую". – Ого, как высоко взято! Совсем же, как былой Боян-краснобай и киевского князя прославитель… - А чего прославлять-то теперь, если поход провалился?!.

Или потому и прославлять, что замыслен был поход по большому счёту с патриотической целью, коллективистской: "за землю Руськую"? Поход только по малому счёту был замыслен плохо – ради потехи индивидуализма: "ищучи себе чти, а князю славе" ("себе ища чести, а князю славы").

Но где ж это "плохо" в тексте видно? – Только когда про поражение речь зайдёт?..

Или… Может, в том и видно плохое, что по-Бояновски, но теперь – это по-пустозвонски в итоге получится:

"О Боян, соловей старого времени! Вот когда бы ты, соловей, эти полки щекотом своим воспел… "Кони ржут за Сулою, звенит слава в Киеве. Трубы трубят в Новегороде, стоят стяги в Путивле "".

То есть, если б это было время Бояна, когда ещё не было феодальной раздробленности (и потому Боян-то и славил да славил, что то было время единства и побед), то ВСЕ б выступили против половцев, а не только из Игорева Путивля (он стоит на реке Сейм), как теперь, во время действия "Слова" (ну и из Курска брат присоединился, и всё). Выступили б и из Новгорода Северского (на реке Десне), и из Киева, и с берегов Сулы…

То есть, в "Слово" заложено чуть не в каждую фразу противоречие: 1) славословие о 2) том, что недостойно славы по былому, большому счёту.

Ну, например, ближайшее:

"Игорь ждет милого брата Всеволода. И сказал ему буй-тур Всеволод: "Один брат, один свет светлый ты, Игорь! Оба мы Святославичи. Седлай, брат, своих борзых коней, - мои давно у Курска стоят наготове. А мои куряне - дружина бывалая: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены; пути ими исхожены, овраги ведомы, луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли наострены; сами скачут, как серые волки в поле…"".

Бум-бум тратата!

А чем кончен абзац? – "себе ища чести, а князю славы".

Пусто-пусто.

То есть, оно, конечно, не пусто – оно звонко. А точнее: пустозвонство – это результат столкновения пусто (2) и звонко (1).

Трудно понимать былую феодальную раздробленность человеку, русскому по духу. Русь так настрадалась от натиска со всех сторон когда-то, что аж в менталитет вошла государственность*. А тут, в "Слове", время как раз не такое. Князьям, каждому, хочется потешиться своей независимостью. Их же подпевалам, гуслярам, боянам нынешним, надо князей и дружину княжескую в их прихотях тешить и хвалить. Гусляры в первую очередь от этого сословия кормятся. Вот и поют соответственно:

Этакая лёгкая прогулка к слабакам.

Хоть бы и вопреки дурному предзнаменованию:

Ндрав свой потешить – пожалуйста. Насладиться бегством потревоженного народа-слабака – пожалуйста:

Пограбить этих половцев, понасиловать их девок – пожалуйста:

Поиздеваться над побеждёнными – пожалуйста:

Но. То – пение сказителя как бы подневольное. Сам он чужд потех удельного князя и его дружины. И не прочь поучить новых, не Игоревых, дружинников и других князей – другому, своей мудрости. И – капает и капает сказитель свои капли дёгтя в бочку мёда. Для того и взялся воспеть именно тот поход, который не был победоносным. Мало того – годился и факт солнечного затмения, который был то ли после поражения Игоря, то ли перед. Но сказителю понадобилось, чтоб не только перед, но и перед самим выступлением в поход – лишний упрёк горе-полководцу:

Это что ж: посчитаться с плохим знамением есть "в полон сдаться"? – Трёп же! Пустой княжеский трёп. Сказитель выдал Игоря потомкам, своим слушателям и читателям, на поругание со всей его безумной (бездумной) храбростью, столь чтимой в военном сословии. Хитро выдал. Под видом традиционной, мол, подбадривающей речи Игоря перед походом (он-де, сказитель, не виноват; он-де точен, по-новому, а не "старыми словесы" поёт, с фантазией, пусть и соответствовавшей у Бояна когдатошней победительности нераздробленного государства, но – с фантазией).

От предзнания, что поход потерпит сокрушительное поражение призыв: "Лучше в битве пасть", - выглядит обратно.

Вот эта вибрация на каждой строчке прямого и обратного и составляет гениальность произведения**.

Восхваление рыцарской доблести (тем более остро переживаемой, что она упивается ещё и свободой от сюзерена) и негатив по отношению к ней же, сталкиваясь везде в тексте, озаряют любовью к своей огромной и неделимой родине во времена, когда эта любовь была, по сути, в загоне в военных элитах удельных княжеств, сословии, определившем трагическую историю страны.

Так и кажется, что и её предвидит автор мимо пока-победительности:

Ведь погибшие будут с обеих сторон… – Нет. Что певцу до чужих! Он только о своих стонет. (Вот вам уже и нет негатива к своим дуракам.)

Есть какая-то сладость в дразнении противочувствиями. И хочется себя ещё и ещё дразнить. По-новому. Для этого – сюжет. Подразнили чувства в победе – переходим к дразнению в поражении. Сперва – в его предчувствии:

"На другой день рано утром кровавые зори рассвет возвещают; черные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца, а в них трепещут синие молнии. Быть грому великому! <…> О Русская земля, а ты уже скрылась за холмом!".

Потом – в самом бою:

С утра раннего до вечера, с вечера до света летят стрелы каленые, стучат сабли о шеломы, трещат копья харалужные в степи незнаемой, посреди земли Половецкой. Черная земля под копытами костьми была засеяна, а кровью полита; горем взошли они по Русской земле".

Всем былым поражениям не чета поражение Игоря… Это – осуждение его. Вот, что значит наследие земли, которая "засевалась и росла усобицами".

Нет, была, была, конечно, и хвала упоению в бою:

Но и в это упоение в бою сумел певец ввернуть своё "фэ":

Певец – пораженец?

Нет. Он просто выше сословной морали, - озаряет вас.

Но скорбь поражения у этого чуждого воинству певца такая, словно он сам воин. Однако поучение из поражения он извлекает как чуждый этому сословию. Поучение ВСЕХ князей избивает… Не Игоря! Игоря корят… иноземцы:

"Тут немцы и венециане, тут греки и морава поют славу Святославу [отцу Игоря, в бытность умевшему держать вассалов в подчинении], корят князя Игоря, что добычу утопил на дне Каялы, реки половецкой, золото свое рассыпал. Тут Игорь князь пересел с седла золотого, а в седло невольничье".

В чём дело?

А в том, что (так уж фактически случилось) Игорь не только в плен попал, но и сбежал из плена. А за битого двух небитых дают. Надежда на Игоре сосредоточена.

Чья? Сказителя?

В первую очередь его. Он для того и затеял петь во славу всё же Игоря. Его страшенное поражение, может, встряхнёт удельных князей и опять объединится Киевская Русь. Тут он без всякого противочувствия даёт свою мечту: старый киевский князь Святослав видит такой страшный сон в связи с поражением своих двух сыновей, что обращается к остальным великим князьям с призывом отомстить. Уж там ошибка или нет, но прямая речь Святослава перетекает в речь певца. И в тех речах обозревается такая великая сила земли Русской, что…

Плачем Ярославны эта мощь обрывается. – Тоже противочувствием к мощи оказывается.

И… словно Бог услышал Святослава и Ярославну: Игорь бежит из плена. – Надежда начинает расцветать. Нет худа без добра! Кажется, сама воля народа, воля, отличающаяся от воли воинского сословия, склонного к усобицам, заставит это решающее сословие взяться за ум… И – появляется… Боян. Это, наверно, певец опять решил петь в стиле Бояна, певца времени единовластия Киева на всей Руси. Он – в надежде, что князь Игорь – голова теперь будет Русской земле:

"Солнце светит на небе - Игорь князь в Русской земле. Девицы поют на Дунае, вьются голоса через море до Киева. Игорь едет по Боричеву ко святой богородице Пирогощей. Страны рады, города веселы".

Противочувствия полностью исчезают. Идёт простое заражение слушателя и читателя чувством сказителя. Как в той лирической песне: если я тебя придумала, стань таким, как я хочу… Только та – грустная, а эта, у сказателя, – повеселела. Народ, мол, всему голова.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/170.html#170

*- Для меня весомость "Слова" в русской литературе не уменьшится, оттого что будет установлено время его создания, например, 18 в.

- А для меня уменьшится. Ибо только в 12-13 веках государственность как подсознательный идеал и могла существовать. Позже эта идея стала осознаваемой. Тем подтверждается, что дата создания произведения неприкладного искусства (призванного обеспечить общение подсознаний автора и восприемников по сокровенному поводу) является неотъемлемым элементом такого произведения.

**- "Автор "Слова" [игумен Моисей] создает его как назидательное произведение. Для него как человека духовного важно в притчевой манере донести до читателя евангельские истины. В частности, ту, что об одном раскаявшемся грешнике Бог радуется более, "нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии". Князь Игорь идет от Бога, а потом приходит к Богу, как множество поздних русских литературных героев. Вся русская классика вышла из этого истока" (https://portal-kultura.ru/articles/books/330809-slovo-o-polku-igoreve-obrelo-avtora/?utm_referrer=https%3A%2F%2Fzen.yandex.com).

- Это в сознании его так. А его подсознательный идеал воина и участника проигранной битвы – идеал трагического героизма, достижимого, как у наивного оптимиста, вот-вот, скоро сбудущегося, после осознания роли поражения как сигнала к объединению.