С. Воложин
Слаповский. Гений.
Прикладной смысл.
|
Нет на Украине нацизма. |
Смелый Слаповский
1.
Эту вещь вот уж почти год, как я не могу опубликовать в эл. журналах. За то ли нечитабельность, то ли из-за боязни главредов стать нерукопожатыми у проукраински настроенных либералов. И я решил публиковать её у себя и по кусочкам.
Очередную статью о произведении Слаповского “Гений” (2016) мне пришлось начать с поисков, как были одеты зелёные человечки, бывшие на Донбассе по уверениям украинской стороны (в камуфляже с мелкими жёлтыми пятнами на ярко-зелёном фоне),
“Зеленые человечки” общались только с предавшими Украину милиционерами и эсбэушниками.
и не бывшие там по уверениям российской стороны (в камуфляже с крупными жёлтыми пятнами на бледно-зелёном фоне).
Пришлось этой нелитературоведческой работой заняться из-за такой вот ссылки в романе Слаповского, что такое зелёные человечки:
“Зелёными человечками, а также вежливыми людьми называли людей в военной форме без опознавательных знаков, которые действовали на территории Украины, обеспечивая процесс присоединения Крыма к России в 2014 году, а потом подготовку протестов и последующего вооружённого конфликта в Донецкой и Луганской областях”.
Это не слова персонажа, а автора, и автора антироссийского, грубо говоря.
А ещё мне хочется сделать политическое отступление.
В связи с заканчиванием очередной фазы капитализма и грядущей возможностью материального изобилия (работать будет преимущественно искусственный интеллект и роботы) говорят, что есть две тенденции политического устройства; фашистская и ей противоположная. Фашистская определяется как обеспечивающая контрастность материального потребления основной массы людей и верхушки (даже и при материальном изобилии). Она – для верхушки из индивидуалистов, ну и для вообще тяготеющих к индивидуализму. Если согласиться, что украинская культура с приходом практически к власти неонацистов, накренилась под влиянием деревни, то стала она культурой индивидуалистов, куркулей. И, можно сказать, культурой антисоветчиков и русофобов. И с нею весь привыкший к капитализму и к потребительски контрастному обществу мир. А противостоит этому миру российская ментальность, коллективизм и неконтрастное в материальном отношении общество. То есть раскалываемся на плохих и хороших, если очень общо.
И Слаповский, надо думать, тяготеет к плохим, а живёт среди хороших. И ему и хочется выразить себя, и “мама не велит”. И что делать?
И он придумал, подумал я: он пойдёт по пути наибольшего сопротивления – притворится как бы Достоевским с его “Идиотом”.
Достоевский русских любил чёрненькими.
"Но один у другого подглядел, в последние два дня, часы, серебряные, на бисерном желтом снурке, которых, видно, не знал у него прежде. Этот человек был не вор, был даже честный, и, по крестьянскому быту, совсем не бедный. Но ему до того понравились эти часы и до того соблазнили его, что он наконец не выдержал: взял нож и, когда приятель отвернулся, подошел к нему осторожно сзади, наметился, возвел глаза к небу, перекрестился и, проговорив про себя с горькою молитвой: "Господи, прости ради Христа!" - зарезал приятеля с одного раза, как барана, и вынул у него часы”.
Достоевский считал русских, хоть и безнравственными сравнительно с западноевропейцами, но со Христом (а те – без Христа, мол). И потому более перспективными. И – без мистики, характерной просто христианству. Его князь Мышкин был как бы земной предтечей как бы второго пришествия Христа, наступления на планете христианского социализма. (Это было, думаю, у Достоевского в ранге подсознательного идеала благого для всех сверхбудущего, которое всё же уже и не совсем сверх, а, вроде, уже просто далёкое будущее.) Его князь Мышкин, да, пока несчастье принёс полюбившим его, а себя и вовсе погубил. Но это – ПОКА.
А Слаповскому – так мне представилось на 108 странице (из 507) – захотелось (от тайного русофобства) насчёт позитивной роли предтечи второго пришествия Христа (в виде князя Мышкина), - Слаповскому захотелось с Достоевским поспорить. И он вывел на страницы некого наивного идиота Евгения, который своим ви`дением людей насквозь приносит людям беду за бедой. – Вот такое предположение. (Я ж имею право предполагать? И ведь получится целый сюжет, когда я стану дальше читать, записывать по ходу чтения и сравнивать своё предположение с романной действительностью.)
Смелый Слаповский
2.
Эту вещь вот уж почти год, как я не могу опубликовать в эл. журналах. За то ли нечитабельность, то ли из-за боязни главредов стать нерукопожатыми у проукраински настроенных либералов. И я решил публиковать её у себя и по кусочкам.
У меня проблема.
Слаповский, наверно, думает, что он написал художественное произведение. А я художественным считаю только то, что вдохновлено подсознательным идеалом. Признаком его я считаю текстовые странности. И таких в “Гении” я (а я уже на 162-й странице) не вижу и не предвижу. То есть это произведение, если и не околоискусства (какими можно назвать скрыто публицистические произведения), то произведение искусства прикладного, призванного усиливать в общем-то знаемые переживания (здесь – ненависти украинцев к русским, пока предположительно).
Проблема в том, что при таком предположении меня тянет не на литературоведческий разбор. Вот пацаны в поле убили Стёпу из гранатомёта. А время действия романа – война на Донбассе (роман вышел через 2 года после начала этой войны). Где вероятнее, что пацаны откуда-то взяли гранатомёт: на Украине или в России? – На Украине. Там со времени Майдана грабили склады с оружием. Так я спрашиваю поисковик: “перечень террористических актов до 2016 года со стороны Украины на границе с Россией”. И мне выдаёт первый же сайт “Случаи предотвращения терактов на территории России в 2014-2016 годах” – в хронологически обратном порядке: 1) 7 и 8 августа 2016, Крым, 2) в начале мая 2014, Крым. Википедия, “Теракты, совершённые в России” вообще молчат об украинцах.
Как отнестись к тому, что автор в связи с пацанским терактом, выдал:
"…не прошло и трёх часов с момента гибели Стёпы, как все каналы российского телевидения передали сообщение о том, что близ российского посёлка Грежин украинской стороной осуществлён ракетно-артиллоерийский налёт. Много разрушений, пока известно об одном погибшем российском гражданине, количество жертв уточняется. При этом показывались взрывы, разрушенные дома и лежащее среди улицы тело в луже крови”.
А я довольно прилично слежу за новостями на центральных российских каналах, и знаю только об одном фейке там (о распятом мальчике в Славянске), за который извинялись.
Автор волен, конечно, придумать что угодно. Но что если ему угодно Россию раз за разом выставлять в плохом свете…
На 162-й странице я вернулся к писанию статьи не зря, а потому что я тут впервые не поверил пронзительности Евгения. Он объявил людям в редакции, что в глубине души они рады, что убило не их, а Стёпу. Сужу по себе. Я живу в Израиле. Здесь, впечатление, не заморачиваются переживанием о терактах. В первую же неделю жизни тут я разминулся на сколько-то часов со взрывом на автобусной остановке, которою я как раз пользовался. – Я не помню за собой радости, что не меня убило. Поэтому могу предположить, - может, и зря, - что Слаповскому надо просто показать русских плохими людьми. Не с целью оттолкнуться от этой плохости, как было с Достоевским в “Идиоте”, а для выражения своей ненависти.
Похоже на политический донос на Слаповского, но я верю в свободу слова в России: Слаповскому из-за меня ничего не будет. В России и похлеще выпады публикуют, и ничего.
Смелый Слаповский
3.
Эту вещь вот уж почти год, как я не могу опубликовать в эл. журналах. За то ли нечитабельность, то ли из-за боязни главредов стать нерукопожатыми у проукраински настроенных либералов. И я решил публиковать её у себя и по кусочкам.
На 187-й странице снова потянуло комментировать.
Мне пришло в голову, что Слаповского можно спасти от упрёка в нехудожественности (т.е. в отсутствии подсознательного идеала), если искажения действительности (выставление русских неотзывчивыми в глубине души) истолковать образом изъяна какого-то в его подсознательном идеале. Как у футуристов. Они обожали всяческий прогресс. Но тот обязательно оказывался со страшным изъяном. И воспевать свой вариант прогресса приходилось как бы до боли закусив губу. Самый яркий пример – Маяковский. Он был за коммунизм. А при том общественное устройство – анархия (или федерация федераций, по Прудону). В СССР же – централизм. Или раньше. Он – за революцию. А бац – поражение её в 1906 году и продолжения нет и нет, и он, большевик, её предал, став поэтом. Сердце – хоть лопни. И – не применявшиеся (как плохие) в 19 веке тонические стихи идут в ход. То же с паронимами. Их избегание сменяется насыщением ими. Или кино, это балаганное действо… Так брать у него приём монтажа и вставлять в стихи… И думать, что обновляешь поэзию. А не выражаешь подсознательную боль за пороки идеала.
Что если Слаповский страдает за исключительность России, которой она не только не стесняется, но поднимает на щит. И вот он берёт, выводит не стесняющегося своей ненормальности Евгения (тот непрерывно наговаривает на диктофон, что он думает, делая свой душевный мир прозрачным для всех). Что является искажением действительности. Мало того, заставляет Евгения, - а когда увлекается, то – себя самого, - выставлять напоказ ментальные пороки русских. На 187-й странице – коллективизм в виде субботников: как средство от "повседневных одинаковых хлопот и скуки личной жизни”.
Это понять надо.
Идеал Слаповского – индивидуализм. Но у того изъян: мелкость (крупности индивидуализм достигает в фашизме). А кругом – инерция (память о) крупности, оставшаяся после того, что (неверно) называлось социализмом. – Так – поиздеваться над своим негативным переживанием мелкости, поиздевавшись над якобы крупностью коллективизма. – Как Маяковский, издеваясь над мещанством, его в себе изживал, так Слаповский, издеваясь над коллективизмом, оставшийся в себе коллективизм изживал – ради торжества индивидуализма.
*
На странице 190-й роль закусывания губы до боли исполнило едва переносимое занудство Евгения насчёт его восхищения женщиной во власти, которое было средством привлечения внимания этой женщины, главы украинской части Грежина (куда Евгений попал). То есть не правдой-восхищением, а ёрничанием. То есть подсознательным идеалом автора тут придётся счесть что-то обратно. Что? Фашизм? – Непереносимое занудство – средство скрыть такую бяку как фашизм… Как Маяковский трудностью понимания его стихов, оснащённых нехорошестями (если по-старому), маскировал подсознательный идеал анархии, непереносимый в СССР.
М-да. Фашизм мелкости лишён… Коллектив индивидуалистов с фюрером во главе.
Смелый Слаповский
4.
Эту вещь вот уж почти год, как я не могу опубликовать в эл. журналах. За то ли нечитабельность, то ли из-за боязни главредов стать нерукопожатыми у проукраински настроенных либералов. И я решил публиковать её у себя и по кусочкам.
На 196-й странице, думаю, началось – в персонаже Артёме Стиркине – от имени повествователя осмеяние Стрелкова (Гиркина). Того реально-исторически – не зелёного человечка – неофициального российского субъекта, без которого, может, и не было б начала победы над нацистами у восставшего Донбасса.
Чем выражено осмеяние? – Думаю, сверхчеловеческими качествами суперидеалиста. Все остальные персонажи – человеческие: с положительными и отрицательными чертами. Пронзительного Евгения заносит в зловредность для окружающих. Честного брата его, Аркадия – в непостоянство. Злого Мовчана – в доброту. А Стиркин сплошь идеалист.
А сейчас отчитаюсь о словесной дуэли между Стиркиным и прибывшим на эту площадь с командой безымянным лейтенантом ВСУ (Вооружённых сил Украины). Нарочно отчитаюсь, не дочитав до исхода. За лейтенантом – Интересы, а именно то, что ниже пояса, за Стиркиным – Идеалы, то, что выше пояса. А народ, гармоничный, слушает и каждый раз за только что высказавшегося. – Кто победит?
В сноске Слаповский от своего имени указал, прототипом кого является Стиркин, и что реальный Стрелков (Гиркин) "убыл в Россию разочарованный”. Не сказано, чем. Властью России, решившей, думаю, дать нарыву нацизма созреть и лопнуть самому. Что, подозреваю, Слаповский не разделяет. Подождём до конца романа.
А пока… Может, Евгений вмешается и кончит словесное столкновение?
Так и есть. Занудностью и профессорским знанием истории он всех урезонил в ребячьей глупости, и Вяхирев, капитан милиции, бывший в украинском Грежине законной властью, велел всем разойтись. И все послушались.
Развязка надуманная.
Слаповский надсмеялся надо всеми, будучи, мол, человеком мира.
Загадка только одно: зачем он по именам и с краткой биографией перечислил всех, кто был со Стиркиным? – Наверно, дымовая завеса русофоба. Издавать-то роман думал в России.
*
Когда на станице 228 я прочёл очередной непереносимый текст от имени Евгения, отвечающего американскому журналисту на вопрос, чей он представитель, я подумал, что зря натянул на себя маску всезнайки, мол, русофоб Слаповский. Он всего фоб. Обычный постмодернист, для которого нет ничего, достойного быть идеалом. Перепробовал всякие идеалы и теперь, в “Гении”, дожил до безыдеалья.
*
Как-то оскорбляет ненатуральность чередования ненормальности и гениальности Евгения. (Это я читаю, как он пытается соблазнить вдову Марину Макаровну, главу администрации украинского Грежина.) Разве что вспомнить, что всё-всё есть постмодернистская насмешка Слаповского над читателем.
*
Страница 244. Собственно, сюжета нет. Всё от случайности к случайности. Скучно. Халтурная психология персонажей тоже отвращает от чтения. Только привычка дочитывать заставляет продолжить.
Надо, наверно, прекратить этот репортаж.
*
Вспомнил, что в романе ещё не появлялись нацисты и не известными остаются какие-то третьяки. Чтоб утвердиться во мнении о постмодернизме “Гения”, надо, чтоб они тоже были осмеяны.
Смелый Слаповский
5.
Эту вещь вот уж почти год, как я не могу опубликовать в эл. журналах. За то ли нечитабельность, то ли из-за боязни главредов стать нерукопожатыми у проукраински настроенных либералов. И я решил публиковать её у себя и по кусочкам.
Нет. С этим надо поделиться.
Страница 258.
Ненормальность Евгения придумал автор такую. Тот, считая себя гением, взялся на диктофон записывать все свои мысли. При окружающих. Как вопиющая аморальность прозрачных людей в “Приглашении на казнь” Набокова.
И вот мне очень противно стало, когда влюбившиеся друг в друга журналистка Светлана и проектировщик Геннадий переняли способ Евгения откровенничать вслух, сообщая о себе в третьем лице. Как дети, мол, которые невинны. А на самом деле, мне кажется, для искажения действительности с целью выразить, как автор её ненавидит. Как с нехорошестями Маяковского.
Ещё начальник Светланы, грубиян Вагнер, стал срываться в такое говорение, послушав Евгения и поразившись того пронзительности. Но с Вагнером меня приём не задевает, а тут – противно. – Почему? – Может, потому, что я то и дело скатываюсь к наивнореалистическому восприятию происходящего. А на самом деле Слаповский издевается над читателем, обязательно имеющим какой-то идеал, в отличие от него, продвинутого в трезвости взглядов.
*
Ещё скажу. (Стр. 298.) Я человек, что называется, не тёртый. Поэтому Слаповский меня удивляет. Он умеет сделать так, что его Евгений раз за разом находит выход из конфликтных положений. И часто это не натяжки. Я подобное наблюдение читал только о шекспировском Гамлете.
*
Так. На странице 337 я наткнулся на то, к чему питаю слабость. На особо понимаемое ницшеанство. После длинного перечисления безответных “почему” написано:
"И всё дальше, и глубже, всё томительней – до тоски, сам не понимаешь своих мыслей, а мысль на самом деле всего одна – о том, что ты несвободен, зависим, связан цепями, верёвками, нитями, при этом иногда даже цветными и шёлковыми; ты зависишь от своего рождения и неизбежной смерти, ты раб – и хорошо, если божий, кто верит, потому что в вере упование и надежда, а если кто не верит, - чей раб? Общества? Семьи? Организма? Привычки жить?
И ощущение, что сейчас, вот сейчас, вот-вот, ещё немного, и тебя осенит какое-то открытие, после которого всё станет ясно и просто.
Нет, не осеняет”.
Особым я называю понимание ницшеанства с философским уклоном. Необычным. Обычное – это недоницшеанство: простая вседозволененость, исключительность, якобы возвышающая надо всеми обычными, а на самом деле – просто вид мещанства с идеалом Личной Пользы, презирающая обычных мещан.
Философское ницшеанство предполагает идеал – принципиально недостижимое метафизическое иномирие, радостное только возможностью дать его идеал. Пример чего вы прочли только что в цитате.
Бегут в это иномирие тоже от разочарования во всё-всём, как бегут и в безыдеалье постмодернизма (тоже вид идеала – безыдеалье).
Встаёт вопрос: я ошибся, что Слаповский постмодернист? Он ницшеанец? Занудством своего Евгения и как бы отсутствием фабулы довёл, вот, меня до обычного у восприемников ницшеанцев предвзрыва, до механического (без отчёта) дочитывания романа. (Впрочем, фабула, кажется, прорезается: насмешка, какая заварушка получается от наличия одной-единственной красавицы, из ряда вон выходящей, – Светланы.) Обычное для ницшеанца возмущение мироустройством, что вот нет и всё на свете взаимной любви. Кроме секундной. (Тут – Геннадия и Светланы в гостинице у Геннадия.)
Но каким-то заученным представляется процитированный образ метафизического иномирия. Иллюстрация, похоже (я даже не представляю к кому из персонажей отнести рождение этого образа {может, ещё дочитаю, к кому?}). Не смеётся ли иллюстрированием посмодернист Слаповский и над таким идеалом – ницшеанским?
Одна загвоздка. Посмодернист – смеётся, а Слаповский тихо ненавидит: растягивает всё до непереносимоси.
*
На 340-й странице первая странность (если это не опечатка). Не первый раз Слаповский перескакивает от персонажа к персонажу, все заканчивают, каждый, свой день. Так всегда было чёткое разграничение, где он переходит к другому персонажу. А тут – сбой. Нет даже красной строки. Рассказывается о российском журналисте Аркадии, потом об украинском журналисте Торопком, а потом опять об Аркадии. Но в каком качестве? Как мысль Торопкого? Или как реальный Аркадий?
Я понял! Торопкий же Алексей. Тоже на А. Вот и спутал Слаповский.
Мне это стало ясно на странице 392-й. Тут опять Алексей назван Аркадием.
Ну-ну.
Смелый Слаповский
6.
Эту вещь вот уж почти год, как я не могу опубликовать в эл. журналах. За то ли нечитабельность, то ли из-за боязни главредов стать нерукопожатыми у проукраински настроенных либералов. И я решил публиковать её у себя и по кусочкам.
Страница 416. Я приближаюсь к концу помаленьку. И могу сказать, что картина Украины совершенно не совпадает с картиной, создаваемой о ней СМИ России. И она совпадает с известными мне впечатлениями побывавших там: нацистов, влияющих на власть, там-де нет. Я раз позвонил в день рождения Пушкина знакомой пушкинистке в Одессу. Передавали, что нацисты в этот день блокировали российское консульство. А пушкинисты в этот день собираются у памятника Пушкину на Приморском бульваре и читают стихи, говорят речи. Я спросил знакомую: “Вас не разогнали?” – “Нет”, - отвечает. И вообще, чувствую, от стыда хорохорится и притворяется, что они там ничего не боятся. Из друга семьи вытошнил, что он возит георгиевскую ленточку в бардачке. Но, чувствую, и ему неприятно выглядеть трусом. И решаю, что нечего им лезть в душу. И гостившая там дочка нациков игнорирует. Огромная чёрная свастика, намалёванная на доме, что напротив того, где жили мы, её только смешит.
Третьяки Слаповского, так и не проявляющие себя, за кого они, это, понимать надо, насмешка автора над российскими СМИ. Журналист Торопкий, ярый националист, что-то не ярый.
Постмодернист должен бы вывести и осмеять и нацистов. А их в романе нет. То есть автор не постмодернист. Он просто написал скрыто публицистический роман против современной России. Оттого и разлитая повсюду скрытая злость, а не насмешка. Все эти психологические вникания (в том числе с помощью провидца Евгения) в положение каждого человека, творящего очередной грех, я понимаю, как хорошо скрытую злобу. Его доведение читателя до предвзрыва нудностью этих вниканий – это не ницшеанство, а противоположный идеал, идеал коллектива индивидуалистов (либералов), верящих, что грядёт благое для всех индивидуалистов благое сверхбудущее, уничтожащее эту коллективистскую и централистскую Россию.
Потому роман – об истории городка Грежина (нет такого в действительности), захотевшего стать Монако или Лихтенштейном, по словам Торопкого. Это от слова “грёза”, “я грежу”. В ту же степь народная дружина Евгения.
Идеал Салаповского, можно сказать, коммунизм, достигаемый справа, либеральный, через индивидуализм и его изживание. В отличие от коммунизма, достигаемого-де слева, через централизм и, по идее,- которая не осуществилась, - отмирание государства. Из-за этого “по идее” Слаповский антисоветчик. И в оппозиции к нынешнем большинству, шатнувшемуся к отдаванию должного советскому времени.
И всё это от ума. И нет никакого подсознательного идеала. То есть ценность романа только эстетическая, а не художественная, ЧЕГО-ТО, словами невыразимого, нету.
Надеюсь, оставшаяся часть романа не разрушит эту сложившуюся к 416-й странице версию.
*
Молодец, Слаповский! В одном месте чуть до слёз меня не довёл (где в Тюрине высшее человеческое проснулось). Я так устал от умонастроения автора, что в людях всё плохое да плохое, - так устал, что у него и хорошее-то, если и мелькнёт, то для того, чтоб с тайной жёлчью надсмеяться объективно, мол, над нехорошестью людской. Тенденциозность меня-идеалиста сработала, и я чуть не прослезился. Меня погладили по шерсти, наконец. Хоть Слаповский, да, артист искусства вымысла (не искусства слова). Но именно артист. В высоком техническом смысле этого слова.
Взять и придумать, что разрешение иностранным войскам присутствовать на Украине, причём для учений, выданное 1 апреля 2014, за 2 недели до войны в Донбассе, выдано в романе далеко после начала этой войны, выдано, умалчивая об учениях, и выдано в связи, мол, с сепаратизмом в Грежине…
Взять и инаугурационную речь Обамы в 2009 году как бы приурочить к событиям в Грежине…
Фу. Ну зачем это? – А. Из любви к искусству вымысла…
*
А оно у него мощное. Артист!
Я, в общем, оказался прав в своём последнем предположении, чем движим был Слаповский.
Но сперва (в начале конца) я было подумал, что Слаповский испугался своего – ну как сказать? – инакомыслия (относительно большинства россиян), и решил превратить в пустяк все драматизмы, какие он завязал. Издавать-то роман в России надо. Значит, надо не очень обижать большинство. И сперва (в продолжении начала конца) счастливо всё хорошо заканчивалось у Слаповского с одним персонажем за другим. (Можно ещё раз похвалить искусство вымысла Слаповского.)
Однако в конце этот смех превратился в зловещий: автор поубивал оставшихся персонажей. Кроме Евгения, который закричал и остановил бойню.
Никого не побоялся Слаповский и надавал пощёчин своим соотечественникам. Так и не обнаружив нацистов на Украине.
Но это не художественное произведение.
9 февраля 2022 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по частям по адресам:
https://dzen.ru/a/Y8kSnVMx625I0EdV
https://dzen.ru/a/Y8kUTfO9yyUNaJGj
https://dzen.ru/a/Y8kWJ9Ms1kvG-7Fq
https://dzen.ru/a/Y8kXoeAlxTUbh6zG
https://dzen.ru/a/Y8kcyyCKdg7kU74S
https://dzen.ru/a/Y8kdloGmUklRmPcE
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |