Ну в самом деле… Передо мною злой-презлой человек:

Я проверил: ну не требуется личное присутствие самовыдвиженца "На собрании группы избирателей… для поддержки самовыдвижения кандидата” (Статья 34. Самовыдвижение кандидата. http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_40445/b06502cc5b563667accbfd873e61c8472a31ba6f/). Я проверил Find-ом: “личное” в статье закона употреблено 2 раза – в пункте 7.1.10: "документы кандидат обязан представить в Центральную избирательную комиссию Российской Федерации лично" и "Если кандидат вправе не представлять лично указанные документы в Центральную избирательную комиссию Российской Федерации, то эти документы представляются уполномоченным представителем группы избирателей”.

От злости на Путина набросился на него Слаповский. И тем, видно, мотивированнее злость, что, - как он сам пишет, - народ в своём большинстве "и не против” Путина.

То есть полный разлад у Слаповского с большинством.

Причём – он думает – с объективно страдающим большинством.

Это как поздний Микеланджело, ненавидящий католическую Церковь за разврат (в церкви и обществе), - ненавидящий тем больше, что большинство Италии на стороне именно этой Церкви, когда началась религиозная война с протестантами, выступившими против разврата католиков.

Ну как в России теперь креативный класс (меньшинство, за демократию) и уралвагонзавод (большинство, за авторитаризм).

(Что креативный класс заблуждается: на самом деле России просто не останется на политической карте мира, если отказаться сейчас от авторитаризма, - то я выношу за скобки. И больше не вспомню. А написал я об этом для ясности, как я, политический враг Слаповского, восторгаюсь его рассказом 1995 года “Естудей” - http://rulibs.com/ru_zar/prose_contemporary/slapovskiy/9/j45.html.)

Впрочем, такого предварения ещё мало, чтоб моё переживание понимать.

Надо ещё знать, как я понимаю, что такое ницшеанство. (У меня трудность. Это понимание настолько не принято, что мне в каждой статье, ницшеанства касающейся, надо его объяснять, что очень обрыдло. А надо.)

Ницшеанство – в веках повторяющийся тип идеала. Экстремистского. Оно возникает от крайней скуки из-за пошлого большинства, из-за распространённой сытости. У самого Ницше оно возникло в XIX веке из-за ухода революционности из Западной Европы в Россию. Из-за ставшего скучным всего возвышенного и общественного. В России оно развилось от краха народничества, но было второстепенным мироотношением из-за нарастания революционности.

В 1995 году для Слаповского, чего доброго, утратила ореол революционности контрреволюция 1991-го рода. На всё-всё могло захотеться наплевать иному. Всё-всё взорвать напрочь. Ибо всё скучно в Этом мире, раз хотя бы существует в Этом мире смерть. В иномирие от такого захочется. Не в христианское (то давно себя изжило, и потом оно – принципиально достижимо для праведных верующих). А для неверующих нужно какое-то немыслимое (или, наоборот, то, которое только и можно, что помыслить, но принципиально нельзя достигнуть – Апричинность какая-нибудь, Вневременность…) – Так это – для крайнего индивидуалиста. Разочаровавшегося во всём. И мизантропом потому являющегося.

А если разочаровался не во всём? Если Слаповский – из несгибаемых. Скажем для определённости, демократов…

Для него ж ницшеанец – главный враг.

А как отнесётся к главному врагу художник? – Он отнесётся как-то наоборот (такие уж они, художники). Он при этом самого себя, точнее своего идеала, который им движет, совершенно не осознаёт.

И вот этот-то момент я чувствую, и он меня приводит в восторг.

Мягкая, добрая ирония слышится уже в названии – Естудей. Так называет знаменитую битловскую песню Олег Лавров, главный герой рассказа. Он явно плохо учился в школе и не освоил английское произношение буквы “r". Жена его, Аня, ему подстать, хоть и более развитая (знает, что не Джон Леннон сочинил “Естердей”) – не поправляет его. Автор тихо на них улыбается… Хоть те, как ницшеанцы, вполне разочаровались в Этом мире, раз хотя бы смерть в Нём присутствует ("Какой же это кошмар”). И как ницшеанцы же отходят душой на миг счастья (ведь миг, он же образ недостижимого Вневременья, как это ни парадоксально; или приобщения у Вечности, что – для мига – парадоксально не меньше).

Ницшеанцы жутки, а автор на них умиляется:

Я, атеист, тоже восторгаюсь ницшеанцем – за мистику приобщения к Абсолюту (и на минуту закрываю глаза на мизантропию ницшеанца).

Слаповский же – по иной причине. Мне кажется, что он находится в первой фазе христианства, каковая исторически первой родилась две тысячи лет назад:

Я предполагаю, что Слаповский потому и отделяет так явственно (мягкой иронией) своих персонажей от себя, что дал им некоторым образом выражать себя.

Как новообращающийся (в христианство; и, пожалуй, ещё стесняющийся христианства и вытесняющий происходящее с ним в своё подсознание) для него ещё нет Истинного Бога. Для него это пока Абсолют Добра. (Потому Слаповский искренно удивился и обиделся, когда я его назвал злым за высказывание, что процитировано первым.) Из-за Добра у автора предельная конкретность в подходе к своим всецело отдающимся Добру персонажам: названа фамилия Олега (не только имя), даётся конкретная дата происходящего ("В ночь с шестое на седьмое марта одна тысяча девятьсот девяносто шестого года”). Для того же персонажи – совсем не мизантропы: потому смерти столь многих людей отчаиваются: Джона Леннона, Пушкина, Гагарина, Эйнштейна, Тургенева, Илья Григорьевича, "с первого этажа… который на свадьбах играл”. И не просто имена умерших они вспоминают, а вместе с тех любимыми занятиями: пением, сочинением, полётами, игрой на свадьбах, ловлей рыбы… – Тут не только улыбка автора над детской конкретностью мышления персонажей, а их предельная душевность изображена. Таким как раз и верить в Истинного Бога. Потому что только так и можно перенести тот трезвый ужас, что впереди – смерть. Ницшеанец – ожесточился от этого. А зародышевый христианин – нет. Потому что, как обожаемый ницшеанцем Абсолют, что над Добром и Злом, поддерживает ницшеанца в ужасе трезвости, так Абсолют Добра, неосознаваемого персонажами (да и автором) ими всецело распоряжается. – Нехорошо будить спящую жену… Нет, хорошо: "Она подумала о том, какое счастье жить с человеком, который не храпит у тебя под боком, а тревожится сильными и серьезными мыслями”.

Это исторически потом только христианство станет антигуманным, смерть сочтёт благом, жизнь – греховной… Но то потом. А при зарождении (и возрождении, как у Слаповского) всё ещё невинно. Его персонажи – как ангелы.

Человеку, бывшему недавно атеистом, даже и стыдно стать верующим. Потому, думаю, на время вдохновения, христианство покинуло сознание Слаповского и перешло в подсознание. И оттуда управляло всякими нюансами сочинения.

Оттого – сами неожиданные ангельские персонажи появились. От подсознательного идеала христианского о Царстве Божием на небе, где не будет ничего материального, столь много огорчений предоставившего ("Какой же это кошмар”) двум голубкам, душам человеческим "В ночь с шестое на седьмое марта одна тысяча девятьсот девяносто шестого года”.

Что опровергает мой восторг от ощущения прикосновенности к подсознательному идеалу автора? – То, что он ответил на мой выпад, дескать, все сравнения страдают, вот и у него: выдвижение сравнил со свадьбой, когда свадьба-то – это выборы, а не выдвижение. – Слаповский сослался на некий библейский текст, как авторитетный пример применения сравнения.

Я тоже много раз читал и перечитывал библию. Искусствоведение требовало. Но я не запомнил приводимого места. Так я – атеист. Значит, верующий иначе запоминает. И Слаповский – верующий. – Так как же может у него быть христианский идеал подсознательным? – Никак!

Или всё-таки… Идеал может уплывать из сознания в каком-то изменённом психическом состоянии. Привычном для сочинителя. Когда-то не бывшего религиозным.

Впервые опубликовано по адресу

http://ruszhizn.ruspole.info/node/9204