Вот я вам сейчас предъявлю совершенно непонятную скульптуру…

И разрешу себе её понять. В том числе понять, почему вообще скульптора тянули античные темы.

Ведь то была эпоха, когда царило ницшеанство. Рабовладельческий строй был ещё как бы внове. Попасть в рабство – за долги – было запросто. Даже боги в мифах попадали. И это было совершенно ужасно. Ну всё же надо представить себе очень тонкошкурого художника. Чтоб согласиться, что такому может подсознательно мечтаться убежать вообще из Этого мира в принципиально недостижимое метафизическое иномирие. Образом которого является красота, в жизни не встречающаяся, а в искусстве, кажется, да. Её учёные, обмеряв, даже называют специальными словами: пропорция (например, нос длинной в треть лица) или золотое сечение… Но это – метафизика.

Для Сидоренко именно такой побег не актуален: это проклятый академизм. И он обратил внимание на иную для древних греков чуждость – на племена на севере Причерноморья, у которых женщина имела совсем не такой статус, как у них, у древних греков. Они называли тех женщин амазонками и слагали о них мифы. Сидоренко же важен был мотив инакости. Род иномирия.

Нет, он этого не сознавал. Работало его подсознание – созданием такого абсурда, какой вы видите своими глазами. Он его увидел в воображении, и ему стало ясно, что он успокоится, если такое вырубит. Год – 1991-й – подходил для доходящего до чрезвычайности разочарования во всём Этом мире. Сознание не разрешало рубить абсурд, а подсознание разрешало. И он не послушался сознания. И из-за общего кавардака тогдашнего ему даже разрешили это поставить в Питере. – Но оно пропало.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/Yu_dJTYSBQ8pUOH9