С. Воложин
Лессинг. Шаванн. Картины
Художественный смысл
|
Прекрасная внутренняя жизнь и прекрасное сверхбудущее. |
Любителям сложности
Я читал книгу Смирнова “Смысл как таковой” (2001). В нём описывалась суть романтизма и символизма в поэзии, и я их не узнавал. Особенно, имея в виду не поэзию, а живопись.
Например, я знал романтизм как бегство лишенцев из страшного мира в мир внутренней жизни, прекрасной. Это делалось введением странности в картину внешнего мира.
Например…
Лессинг. Романтический пейзаж
Мало чудовищной красоты тонов и парадоксально большого числа планов (6), так ещё и такая редкость изображена, как луч. Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу. А я “там” волен нагромоздить красот и удивительностей прекрасных, сколько мне влезет.
Смирнов же пишет:
"Романтики были уверены в тождестве “слова” и “дела” — в совпадении высказывания и обозначаемого им физического действия. Этим обусловливалась жизнетворческая активность романтиков, направленная на реорганизацию действительности по законам высшего порядка”.
Я как-то запнулся. Как могут лишенцы, неудачники по жизни быть такими деловыми, что вдруг уверены в своей победительности, что слово превратят в дело? Сверхчеловеки какие-то.
Но тут я вспомнил слово “солипсизм” (есть, мол, только моё ощущение!), характеризующее романтиков. Их жизнетворчество-то – не в жизни, а в живописании мечты, т.е. того, кто словно стал таким, как я хочу. СЛОВНО. Им плевать на действительность – они её в своём произведении-мечте улучшают, ничтоже сумняшеся. Никакие не сверхчеловеки с обычной точки зрения, потому что из жизни (где обычные люди обретаются) романтики убежали. Они, когда живописуют, действительность приукрашивают, делают ту такой, какой она не бывает.
Смирнов просто иной акцент поставил.
Теперь символизм.
Он пишет:
"Отношение означающего к означаемому, которое символисты находили в объектной действительности, заставляло поэтов этого лагеря — особенно на первых этапах движения — отрицать какое бы то ни было иконическое сходство между явным и тайным мирами: между планами выражения и содержания, усмотренными в области естественных фактов. Поскольку высшая реальность не имела физического обличия, постольку… [в картинах Пюви де Щаванна {слова Смирнова такие: "в стихах молодого Брюсова”}] ей придавался сугубо мыслительный характер”.
Пюви де Щаванн. Счастливая земля (деталь). 1882.
В чём сугубо мыслительный характер у Пюви де Шаванна? – Я думаю в цвете моря. Ну не бывает оно таким и тёмно- и ярко-синим. Да и гладким, как стекло. С гладкостью, правда, как с лучом и 6-тью планами у Лессинга. По отдельности такое бывает, но, чтоб так густо в одном месте… Я видел море, как стекло. Это длилось несколько минут. А потом рванула буря. А тут не только такая гладь, а ещё и такая синь плюс чернь… Нарочитая надуманность. Выпяченная. За ней, мол, мир мечты. Вдали-вдали по времени. И не в моей душе, а в нашем общем (вон, сколько людей тут) сверхбудущем социуме.
У романтика – как живое, у символиста – как помысленное.
Романтик, при всей своей странности, не экстремист, со здешним внутренним миром своим имеет дело и нас заставляет иметь, а символист – экстремист, имеет дело с объективным внешним миром, но таким, каким мало кто может помыслить.
Произведения романтика нравятся многим и многим, а символиста – далеко не всем.
Не знаю, как кому, а мне приятно распутывать такие задачки, когда я сперва не понимаю, а потом до меня доходит.
23 августа 2020 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу