Я схлопотал на днях такую пощёчину:

.

Возьмём сон, со сложным сюжетом, почти реалистический. Находясь во сне нет же никакой возможности определить, что это – сон.

Я помню почему-то сон, как я жалел Колчака. Я был секундантом в дуэли его с кем-то, наверно, большевиком. Я был единственным секундантом на дуэли. Мне надо было следить за непревышением скорости втыкания кинжалов друг в друга. Таковы были условия дуэли. Одинаково медленно их втыкать до того, как у кого-то будет затронуто сердце и он умрёт, а второй останется жить. И мне было пронзительно жаль обоих. И долг секунданта мне не позволял ни увернуться от своей функции ни превысить её, дуэль прекратив.

Жаль, не помню, как я проснулся. Лет 70 тому назад мне снился этот сон. До меня дошло, наверно, что-то уважительное про Колчака, а большевиков я автоматически уважал, и…

Так вот, как ни мучительно мне было быть секундантом, я не просыпался. И какой ни идиотизм этот сюжет, во сне мне он казался явью. И скучно станет иному, если начать всерьёз рассуждать о чести на основе этого сна.

А на самом деле у меня, 14-летнего, тогда были проблемы с честью. Я не умел драться (был хилый от роду) и потому драк избегал. А это было чревато потерей чести. Может, оттого меня теперь обидел наукообразный рассуждизм. У меня ж вот уж 60 лет длится логичный сон – жизнь моя в искусствоведении, в котором я самообразовался, чтоб, красно говоря, спасти искусствоведение от баламутящих искусствоведов, ну и от балагурящих тоже. И в этом 60-летнем сне всё со всем сходится. И как-то не верится, чтоб это был такой сложный самообман. Ну мало вероятно, а?

Пощёчину я получил за то, что ввёл в разговор понятие идеостиля (он отличается от стиля). Например (см. тут), идеостиль символизма определяется его формулой (я ещё и формулу идеостиля ввёл): благое для всех сверхбудущее; но у Чюрлёниса его образ – нерезкость, а у Кнопфа – резкость, в отличие от химеры реальной жизни. Стиль оперирует только внешним: резкость, нерезкость. А идеостиль – глубиной.

Конкретно я ввёл в разговор идеостиль импрессионизма: хвала абы какой жизни. И назвал Серова импрессионистом.

А у меня получилось, что десятки, можно сказать, картин Серова удовлетворяют этой формуле, а импрессионистов – многие десятки.

Ну как мне не думать, что я попал в истину и с импрессионизмом, и с Серовым?

Это чувствуется в общении с балагуром и балагура бесит. И – пощёчина.

Я же задумался: вдруг это у меня всё-таки сон наяву такой. Этакая всеобщая взаимоосогласованность толкований произведений искусства чуть не всех времён и народов. Вдруг я не один. Просто другие с подобным, но другим всеобъяснением помалкивают.

А потом взыграло ретивое. – Что там упоминает обидчик в связи с Серовым? Портрет Орловой…

Я открыл в интернете пронзительную книгу Эфроса “Профили” и спросил Find-ом: “Орлов”. И показало:

"…чучело гусыни – в портрете Орловой” (https://thebooks.su/read/358804-profili.html).

Так и есть! Опять абы какая жизнь. Википедия об этом портрете вторит:

Серов за то её презирал, но жалел.

Так то Брюсов, а Серов похвалил (умением изобразить всё, как живое) и безотрадную. А для негатива ещё и так посадил, чтоб показать скрываемую одеждой худобу (острое колено). Для пустой женщины, наверно, некрасивая фигура второе по величине несчастье после некрасивого лица.

Колено так сделано не просто, - как укоряет насмешник, - потому что "вот нужен ему тут острый угол”. А подсознательный идеал потребовал. И сознание, которому такой идеал не дан, просто соглашается на такое безобразие, ибо весь организм художника обретает из-за него успокоение – как бы катарсис. (Катарсисом Выготский называет то, что делается с восприемником произведения.)

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/Yygrz-mnWVrfh9Se