Усомнился я…

Послушайте (тут – страницы меняются со временем). И посмотрите.

Усомнился я во всём. В себе. В своей способности что-то понимать. В искренности вот этого Игоря Растеряева. Народ он. Из Питера, из семьи художников. Высшее театральное образование. Смотрите на это инициативное какое-то лицо.

По заграницам гастролирует. И фамилия – как на подбор – точно к словам песни.

С другой стороны, художник, автор-исполнитель своих песен. Он же обязан себя внутреннего выражать, а не внешнего.

Само Время выражено в песне. Метафизическое.

Ну что – этот мир?!. Что – это физическое время?!. С событиями… – Юдоль. “…плачевная, мир горя, забот и сует” (Даль). А тут, в песне – ничегонеделание. Что как не отсутствие времени выражается? Сама Вечность. Какое в ней время.

Сами эти ходики – уже образ остановившегося времени.

У нас с мамой были ходики на стене… Но лет 60, как я уже не видел ходиков ни у кого. А тут, в видео (деревня какая-то?), есть. – Это от бедности? – Да нет. Я всю жизнь прожил в бедности, а ходиков – нет. И это просто по инерции. Так у всех. Суетящихся. А если не обращать внимания на суету… Мне наручные часы подарила мать на совершеннолетие, так сейчас, через 60 лет у меня только третьи наручные часы, и все – её подарки.

Чуть ли не то же со стареньким диваном.

Не нищета выведена в песне, а безразличие к суете (так это квалифицировать нужно).

Всё, что негативное: “Солнца луч стучит в закрытое окно”, “Я всю жизнь на том диване пролежал с похмельной дрожью”, “Мне на подоконник дождик воду льет”, “Годы мои, годы… — что за кутерьма?”, “Видимо, на свете самый тяжкий труд —

Слушать, как на стенке ходики идут…”, - всё негативное за обычность негативно. Ибо хочется-то – из ряда вон!

Если Растеряев – народ, то народ – ницшеанец. Как ни чуждо звучит это слово в применении к русскому народу. Чисто по-русски сказать: Растеряев в “Ходиках” – это своеобразный Чехов.

“Видишь, например, как стоит бутылка, или идет дождь, или едет мужик на телеге, но для чего эта бутылка, или дождь, или мужик, какой в них смысл, сказать не можешь и даже за тысячу рублей ничего не сказал бы” (Чехов. Душечка).

Как Илья Муромец, который 33 года лежал на печи, потому что дела по плечу не было.

Или Обломов.

“В этом романе внутренне прославляется русская лень и внешне она же порицается изображением мёртводеятельных людей (Ольга и Штольц). Никакая “положительная” деятельность в России не может выдержать критики Обломова: его покой таит в себе запрос на высшую ценность, на такую деятельность, из-за которой стоило бы лишаться покоя. Это своего рода толстовское “неделание”. Иначе и быть не может в стране, где всякая деятельность, направленная на улучшение своего существования, сопровождается чувством неправоты, а только деятельность, в которой личное совершенно сливается с делом для других может быть противопоставлена обломовскому покою” (Пришвин. Записки о творчестве. Контекст 1974. С. 323-324).

То ли дело в гражданскую войну – Мировую Революцию начинали, новый мир открывали. То ли дело было позже – первые в мире социализм строили. Позже – самую сильную армию планеты победили, спасли планету от фашизма. Атомную войну не дали начать. В космос первыми вышли…

А теперь?

Не самой же правильной религии оплот составлять народу?

Нет, возглавив безрелигиозный традиционализм под коммунистически лозунгом: “Каждому – по разумным потребностям!” - мог бы народ опять играть мессианскую роль указывающего путь спасения человечества от экологической всеобщей смерти из-за неограниченного прогресса. Мог бы народ опять стать впереди планеты всей. Мог бы… – Вон, запанибрата ого с кем: “Подмигни с иконы, батька Николай!” (Святой Николай, но и про Бога можно не сомневаться: русская воля скорей безбожная, чем с Богом; что хочу, то и ворочу). Раззудись, плечо, размахнись, рука… Лишь “в углу в иконе Боженька живет”.

Чтоб такое выразить, как раз и требуется мнимо погоревать: “Мне моя свобода стала, как тюрьма”. – Вот и будет как раз то, что называется художественностью, и путём к чему стихийно следуют художники всех времён и народов: путём наибольшего сопротивления.

А жутко мне стало, потому что я опять столкнулся с подтверждением, что я понимаю русский народ, сколько людей последнее время меня ни убеждали в обратном.

Страшно: я таки прав!

Страшно: если это ницшеанство, то оно ж зло. Хоть я к нему неравнодушен. К метафизике…

Страшно: я что-то не понимаю?

Или эта песня и клип – продукт попсы, и я таки ничего не понимаю, хоть теоретически всё сошлось. Выдумка это, а не сколько-то верное соответствие жизни.

Вообще жутко: иметь для себя теорию, что в художественном произведении со словами перец его в том, о чём словами не написано, как у Достоевского, например, “убийцы философствуют, святые продают тело на улице, отцеубийцы спасают человечество и т.д.” (Выготский. Психология искусства. М., 1987. С. 221)

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/196.html#196