С. Воложин

Стихотворение "Пора, мой друг, пора!.." при жизни Пушкин не издал. При публикации его в собраниях сочинений (1887, 1910 и 1930) оно датировалось 1836-м годом. В изданиях 1924 и 1936-го – просто 30-ми годами. В академическом (1936), в 16-титомнике (1948) и в 10-титомнике (1974) - 1934-м годом.

Итак, 1834-й.

Или я зануда?

Потому что заметил, что, по Борису Альтшулеру (http://www.pereplet.ru/text/altshuler19may07.html), Сахаров в 1981-м на год ошибся: "Написано оно за год до смерти…". Пушкин же умер не в 35-м и даже не в 36-м, а в начале 37-го.

Дело в том, что Пушкин был очень динамичный поэт, писатель. Он настолько часто менял мировоззрение на 180 градусов, - со стольким числом плавно-промежуточных – между противоположными – мировоззрений, сколько стихов между ними успевало написаться, - что неосторожно это: ошибаться с датированием. (Кстати, потому-то, что он настолько разноликий, и могут им справедливо восторгаться совершенно разные люди.)

Впрочем, даже ученые гуманитарии далеко не все учитывают такую изменчивость Пушкина. Так чего, казалось бы, хотеть от Сахарова, физика?

А с Сахарова особый спрос.

Он человек, замахнувшийся на господствовавшее в СССР мировоззрение. Оно же было чуть не смертельно больным, чреватым массовым предательством идеи коммунизма. И если Сахаров когда-то эту идею защитил (водородной бомбой), то негоже было умному и честному человеку за нее не заступиться на гуманитарном поприще. Ну а он массовое предательство предварил и возглавил. И ошибка с датировкой "Пора…" была частью этого нехорошего деяния.

В чем художественный смысл пушкинского стихотворения?

Есть пушкинисты, которые пишут, что оно недоработанное. Что-то имеется в виду под словом "исправлено". Вдруг – не предшествовавшая публикация? Вдруг – недоработка пушкинская? Но если не пушкинская? Если он не зря существует, "беловой автограф, с поправками"? Если не зря там забыт план, так и оставшийся в черновике?

Есть такой аналитик, который усматривает выдающуюся симметрию элементов в ныне всем известном варианте. Тогда, значит, оно доработанное.

Но почти никто из ученых, так уж повелось, не рассматривает противоречивость элементов и результат, который из противоречивости следует. Я имею в виду катарсис от противочувствий. То есть художественный смысл, если катарсис этот осознать. Все довольствуются каким-то тайным полузнанием пережитого для себя. И всё. Тайну на люди не выносят. А если что выносят, то досужие мысли по поводу того или иного слова или другого элемента (когда доказать можно всё и в первую очередь – своё субъективное мнение, подчинённое актуальному Сейчас).

Однако к делу.

Зачем устроено, что первое четверостишие противостоит второму?

Первое обращено к другу, к жене, как кажется. Второе – к лирическому герою как поэту и, собственно, лишено обращенности.

Даже не знай мы о письмах Пушкина жене по поводу надобности удрать из Петербурга в свою деревню, в Болдино, и по поводу поданного прошения об отставке из камер-юнкеров, мы видим разговорность в первой половине стихотворения. – Эта недоговорённость самого начала. Ничего, собственно, не сказано. Устная речь между близкими людьми предполагает понимание с полуслова. Эта лёгкость, с какой говорят с женщиной. "…каждый час уносит Частичку бытия". Между близкими можно (и нужно) о страшном говорить почти шутливо: "... И глядь - как раз – умрем". Болтать. Ла-ла-ла. Тут – ра-ру-ра-ро-ре-рё.

А во второй части торжественно. Сентенция. "На свете счастья нет, но есть покой и воля". Анафора "Давно". Архаизм. "Усталый раб". Перифраза на перифразе. "В обитель дальную трудов и чистых нег". Вероятная цитата из Горация и намек на умиротворение того римского республиканца империей и философские размышления того в духе эпикурейства и отчасти стоицизма. Литературность. Красота. И бессмертие.

Сталкиваются бытовая смерть и литературное бессмертие.

А результат?

Что-то среднее. Неопределенность. Покачнулся предшествовавший идеал, не очаровал следующий. Пушкин стал отходить от литературы и превращаться в историка.

И ученый-пушкиновед (из крупнейших) чует в стихотворении, что Пушкину не хорошо, но ещё терпимо. Однако писать об этом прямыми словами и толкуя стихотворение – ни-ни. Всё намёками, о жизненных реалиях поэта, мол, он говорит, а не толкованием стихотворения занимается:

"Осколком этой [потом поймете, какой] надежды и было стихотворение "Пора, мой друг, пора..." [отсылка к подтверждающему коллеге]. Однако эпизод с отставкой все же трудно связать с "тягчайшим кризисом в сознании и творчестве Пушкина" [отсылка к ошибающемуся коллеге]. Слова поэта в письме к Бенкендорфу, что, подавая в отставку, он "думал лишь о семейных делах, затруднительных и тягостных", были искренними. Это подтверждается и письмом к жене от 11 июля: "На днях я чуть было беды не сделал [историком же хочет стать; а доступ к архивам царь обеспечивает лишь ценой службы Пушкина при дворе, чтоб волочиться за Натальей Николаевной]: с тем чуть было не побранился. — И трухнул-то я, да и грустно стало. С этим поссорюсь — другого не наживу. А долго на него сердиться не умею; хоть и он не прав" (XV, 178). Тональность рассказа позволяет думать, что эпизод с отставкой Пушкин еще не воспринимал трагически. О творческом кризисе тоже трудно говорить. Летом 1834 г. печатались "Повести, изданные Александром Пушкиным" и "История Пугачева". В январе—марте 1834 г. в "Библиотеке для чтения" были помещены "Гусар", "Сказка о мертвой царевне", переводы из Мицкевича, "Пиковая дама" и проч. В портфеле Пушкина оставался ряд ненапечатанных, законченных и незаконченных произведений, которые писались "про себя", т. е. не для публики, однако среди них нет ни одного близкого по настроению к интересующему нас стихотворению [имеется в виду "Не дай мне бог сойти с ума", где уже действительно страшно; но это уже в ноябре 1835-го, когда ВСЁ ухудшилось, когда действительно до смерти оставалось год и два месяца; а не 1933-й, что и является предметом открытия и статьи]. Материальные дела семьи запутывались, но Пушкин еще не ощущал их непоправимости. Была надежда, что "оброчный мужичок" Пугачев ["История Пугачева", историческое произведение, работа над которым и подорвала его предшествующий идеал консенсуса в сословном обществе] принесет деньги, была и надежда спасти семью от разорения, приняв на себя управление Болдином.

Надежды, казавшиеся реальными в 1834 г…

3 июля Пушкин уже просит "не давать хода" его прошению (XV, 172, 329). Таким образом, после 3 июля намеченная в стихотворении ["Пора…", написанном в июне] перспектива жизни в деревне уже не могла быть реализована" (Левкович. 1982 год).

А перспектива в июне намечалась прозой: "Юность не имеет нужды в at home <в своем доме> зрелый возраст ужасается своего уединения. Блажен, кто находит подругу — тогда удались он домой.

И религия со смертью, как пафос, в стихотворении отвергнуты. Как и пафос "среднего", не заносящегося не попал прямым текстом. Не был бы поэтом, если б замысел внес прямым текстом. Да и в замысле-то – противоречия. Труды, но… поэтические. Крестьяне и книги, семья и любовь - через запятую то и другое. Видно, противоположности. Знал же, что жена его так и НЕ полюбила. С кем же тогда любовь? С крестьянками? И получение дохода от крестьян с помощью правильного личного управления ими сопрягается ли с незанятостью, необходимой для творчества?

В общем, нужно не только читать само стихотворение, слова и знаки препинания, нужно и чтоб их противоречивость тебя вынесла вообще во что-то третье, в СО-творчество. Во имя автора, во имя того, что ТОТ хотел сказать, нужно, чтоб вынесло в некий отказ тебя от себя.

А что делает Сахаров? – Он преимущественно действует во имя себя.

Ему очень плохо в 1981-м году. И он натягивает на себя катастрофное настроение Пушкина 35-го года в связи с ещё некатастрофным стихотворением 34-го года. Ошибается, непреднамеренно, наверно, с датировкой этого стихотворение. Называет его: "одно из ключевых", намекая на вторую у Пушкина длительную конфронтацию с властью (начавшуюся 6 лет назад, а не в 34-м). А некатастрофное нечто, всё-таки ощущаемое им (он чуткий читатель), он относит на счет трагедийной победы целой жизни Пушкина:

Не к жене, как иносказательно выразился Левкович.

И плевать Сахарову на сниженность, разговорность в первой части стихотворения, и особенно его начала.

Он не "в лоб" решил пережить эти слова. Отсюда и невнимательность к датировке.

Я не могу пройти мимо того факта, что в 1977 году Сайтановым (http://feb-web.ru/feb/izvest/1977/02/772-1532.htm) была осуществлена попытка отнести стихотворение к катастрофному 1835 году.