Есть у меня знакомый: правоверный советский человек – так он себя называет. Не мог и не может он мне простить, что я СССР называл и называю империей Лжи, и что относительно Аллы Пугачёвой прежде и сейчас у меня ассоциация с грязной шлюхой.

Неужели прав он, а не я?

По первому пункту я получил теперь такую теоретическую тяжёлую артиллерию в поддержку, как Семёнов, говорящий, что в СССР был не социализм, а политаризм. Строй, как и в Древнем Египте, с общей для класса начальников собственностью на средства производства. Морально-де не могли те средства сразу после Октябрьской революции, поднявшейся против частной собственности, перейти в частную собственность. Зато постепенно, истребляя сторонников самоуправления, выкорчёвывая поползновения к демо- (народа) прямой кратии, к гражданскому обществу, начальники постепенно прибрали всё к рукам своего класса, класса начальников, номенклатуры, ради обеспечения себе изрядных привилегий (зачастую тайных), а подчинённым оставив минимум, правда, гарантированный, и вслух говоря, что строй служит “во имя человека, на благо человека”.

Впрочем, и тяжёлая артиллерия его не пробивает.

Довод же, что такой борец с привилегиями (во имя нелицемерно-контрастного общества – капитализма, с его презумпцией Свободы перед Порядком), как Ельцин, не зря, мол, наградил Пугачёву орденом “За заслуги перед Отечеством” II степени, а за пропаганду анти-Порядка, то есть – разнузданности, - этот довод на моего правоверного почему-то тоже не действует.

- Ну почему шлюха? Почему грязная?

- Грязная, потому что при том строе быть платной шлюхой считалась морально грязным делом, а не престижным, как сейчас. Путанами ж их теперь называют, не проститутками. Красиво. Шикарно. Денежно. И сколько их сейчас. Отрасль целая. Секс-бизнес.

- Ну а шлюха почему?

- Потому что не стеснялася ж образа, который афишировала. Выходила ж на сцену в каком-то подобии ночной сорочки с растрёпанной гривой волос. Словно только что из кровати вылезла после бурной ночи. И эти нарочито вульгарные интонации девки, бравирующей этой вульгарностью.

- Но это ж образ. Сам сказал.

- Да. Я никогда и не вникал, какая она не на эстраде. И не слушал, что про неё трындят.

- Разве она не выражала любовь? И не делала это замечательно?

- Согласен. Замечательно. Прямо не певица, а драматическая актриса одновременно. Не песни, а буквально роли.

- Ну?

- Так это – повод, а выражалась не любовь, а “То, Что Ниже Пояса”.

- Например.

- “Но это песня не о том, а-а любви”.

- Не понял.

- А-а.

- Что “А-а”?

- Знаешь, какой звук издают, когда тужатся, ка`кая? – А-а.

- Она ж не тужится, когда поёт.

- Не тужится, но не слитно произносит: “А о”. И не раздельно. А с обрывом. И полностью, как “а”, произнося “о”. Так с ребёнком малым говорят: “Ты уже а-а сделал?” Этак она поёт, чтоб ассоциацию с “Тем, Что Ниже Пояса” вызвать.

- Бред.

- От такого соседства слово “любовь” низводится до гаерства.

- Но она ж драму играет. Любовница ж короля оскорблена как женщина, что он её, практически, лишь для утехи имеет. Для “Того, Что Ниже Пояса” не больше, получается. Тогда как она ж видит, что он её любит. И лишь из-за общества, его окружающего, не женится на ней. Трусит. Лжёт. Она ж гаерством этим над ним издевается. Хочет его растормошить на антиобщественное действие: плюнуть на престол ради неё и любви. Она ж его злит этим “а-а”. Нарочно притворяется более грубой, чем она есть. Чтоб он не выдержал. Чтоб в нём гордость взыграла от её оскорбления. Чтоб он, Луи-король, себя униженным другими, окружением, почувствовал. Она ж замуж хочет. И не за короля. Она ж его не как короля любит. Она ж во имя Любви. С большой буквы.

- Так зачем распатланность и нижняя сорочка? Она ж тем говорит, что её героиня таки шлюха: бесстыдство.

- Это не бесстыдство, а переигрывание: шлюха, мол, я, раз не женишься! Чтоб женился это. Это скандал в постели. Какой тут стыд в такую минуту?

- Да не минута тут. А философия. Песня на эстраде кончается, а концерт нет. И певица остаётся в таком же неглиже и с той же причёской, как и была, когда поёт и “Арлекино”. Там опять бунт. И претендующий на шок истошный хохот. Резюме песни (и не только одной, другой): лживый строй. Как в СССР. Любовь, мол, только на знамёнах, а по сути дело идёт о “Том, Что Ниже Пояса”. И прическа с одеждой – призыв лжесоциализм свергнуть. А учредить капитализм. Откровенный. Со вседозволенностью. В том числе и со смелыми одеждами на сцене. Вот что я-де уже и проделываю де-факто. Остаётся только закрепить де юре. За мной!

Что вдохновлённый Пугачёвой в 60-х годах Ельцин и проделал через 20 лет. А потом , через 30, её наградил.

- Так это ж, получается, своеобразная Марсельеза. А тебе Марсельеза нравится?

- Да.

- Что ж тебе Пугачёва не нравится, как Руже де Лиль?

- Отрешиться от идеологии не могу.

- Значит, виноват ты, а не Пугачёва?

- Выходит.

- Будешь её ругать впредь?

- Буду.

- Почему?

- Потому что я хвалю только то, что глубину души зацепило.

- А это не цепляло? Хоть ты тоже говорил об империи Лжи.

- Я то говорил с желанием переделать лжесоциализм в честный социализм. А она пела с неосознаваемым, может, но желанием реставрации капитализма. Я так чувствовал.

- Так политизировано. А с точки зрения эстетики это не фэ?

- Тут – нет. Потому что эстетика это когда не иносказание, а третьесказание.

- ?

- Тут были применены шокирующие средства: неглиже, туча волос, звуки, как при испражнении. Но психология, мастерство передачи этой психологии (довели, мол, бедную, до ража) – всё предстало всего лишь как повод сказать фэ советскому строю, как отговорка, если осмелится кто цензурить или критиковать это фэ; предстало как основание контрвыпада, дескать, критик – ханжа. Смелость предъявить шокирующее означала чутьё, что неприличное - пройдёт, ибо умные порядочные люди поймут, что большинство уже за неприличие, и смолчат. И всё это шокирование представляет собою иносказание: чем-то говорят о чём-то другом. Разнузданностью персонажа, актрисы, Любви говорится о разнузданном политическом требовании ввести строй, где разнузданность в норме.

То есть это произведение прикладного искусства – при политике, политический шлягер.

А произведение неприкладного искусства вызывает три переживания: сочувствие, противочувствие и итоговое от столкновения первых двух – катарсис.

При иносказании же происходит только сочувствие.

- Так почему ж такой я, правоверный советский человек, любил и люблю Пугачёву?

- Потому что тут всё-таки ИНОсказание, а не просто сказание. Просто-то сказано о любви, а не о свержении строя. А ты умеешь понимать только то, что сказано “в лоб”.

- Ты высосал из пальца, что песня политическая.

- Никто так не глух, как тот, кто не хочет слышать.

- Ну вот – на личности перешёл.

- Так воспринимающий и есть личность. Мне ж надо это учитывать, если я пытаюсь понять, что хотел сказать исполнитель исполнением. Ты личность, я личность. Мы по-разному отнеслись к Пугачёвой. Кто-то – вернее, кто-то – ошибочнее. Почему не учитывать, что такое мы, если хотим адекватно понять, что хотела она при этом исполнении. Когда она исполняла песни в кино “С лёгким паром!”, ясно ж, что она выражала нечто по большому счёту совсем не то, что выражала, исполняя “Всё могут короли”. В кино ж её эстрадный голос аж узнать нельзя.