На днях я получил заочную пощёчину от Киры Долининой, именитой критикессы:

"…как хорошую живопись”, - надо, мол, рассматривать знаменитые произведения, а не "как мы писали сочинения по репродукциям картин передвижников в школе” (https://www.kommersant.ru/doc/607514).

Мне в этом упрёке слышится речь о технике живописи, в которой я ничего не смыслю. А её подозреваю тоже не смыслящей, судя по процитированной статье.

Но у неё иногда проявляется умение донести всё же словами то, - я скажу по-своему, - что хотел нашему подсознанию сказать не художник, а его подсознательный идеал. Мы, обычные, не можем, полученное превратить в слова, а она – может. Причём, минуя и технику (ей неведомую), и элементы “текста”, которыми художник сумел донести до нашего подсознания ЧТО-ТО, а она – о них промолчала (или даже неверно и невнятно сказала: "О совершенстве формы квадрата, о черном и белом”).

Ну, например. Многие представляют, что собой представляет “Чёрный квадрат” Малевича. Что насчёт подсознательного идеала Малевича, выраженного в этой картине написала словами Долинина? – Это, мол: "о тотальном конце”.

Слово “конец” имеет негативную ауру. А слово “тотальный” ассоциируется с Абсолютом. Про конец света знают все христиане и те, кто с ними много общался. И, может, знают, что христианам он не страшен. Потому что после него будет спасение душ всех, даже давно умерших людей. Покаявшихся в грехах и прощённых. Чёрным такой конец света не понимается. Торжествует Добро. Значит, у Малевича противоположный христианству конец света. Но это и не торжество Зла, ибо аура-то – негативная у чёрного. При торжестве Зла, при сатанизме, обращающемся к нам, обычным, не сатанистам, надо было б автору какой-то другой цвет для квадрата выбрать. А он другой не выбрал. Значит, его подсознательный идеал не Зло, а “над Добром и Злом”. (Заглавные буквы я выбрал из-за упомянутой ассоциации с Абсолютом.) И негативность ауры слова “конец” тогда к чему относится, раз не к, так сказать, цели? Негативность относится к отправной точке, к Этому свету, который не идеален.

Я хочу сказать. Что Долинина двумя словами сказала то, что обычно я одним словом называю – “иномирия”, а двумя – “метафизическое иномирие”.

Главное же, на что я хочу теперь обратить внимание – негативность Этого света.

Такое настроение в новое время (с английской революции) стало посещать всё больше людей, начиная с переходом центра революционного движения с Западной Европы на восток. После XIX века, века революций в той же Западной Европе. Проигранных всех. И после в общем улучшения капитализма.

С революциями было неким образом не скучно. А без них стало скучно. Особенно – с улучшением капитализма. И ведь никакой надежды. И ярче всех это выразил Ницше.

И это по большому счёту породило так называемое современное искусство. Подсознательным идеалом художников в этом искусстве стало ницшеанство. Тот самый тотальный конец.

А что такое данное мироотношение с точки зрения более легкомысленного, скажем так, большинства? Что такое “над Добром и Злом” для них, если это не Добро, как в эру господства христианства? – Это вседозволенность. Это аморальность.

Как Долининой сделать, чтоб современное искусство принималось большинством? – Учить с детства.

А дети – стихийные ницшеанцы, неслухи, со вседозволенностью.

Вот она и советует, как водить детей в музей современного искусства (не так, как в обычный музей, где старушки-сторожихи сидят и шипят на шалунов):

"…можно бегать… можно трогать… можно лежать, прыгать… Можно из завалов найти открытки с вещами из музея, и дать детям их найти… Если мы идём на выставку современного искусства, и у нас нет открыток, мы можем либо зайти заранее и сделать как бы самим… и сказать своему ребёнку: “Давай идём искать”… С детьми хорошо работает история, когда найди самую понравившуюся тебе картину на выставке или в зале. Вот ты сам обойди… Не надо с ним ходить… Если мы детям скажем: “Давайте найдём… Ты найдёшь, не я найду самую весёлую картину, которая тебя рассмешила… и самую грустную, как тебе показалось. Грустная или про грустное”. Тогда получается, что мы начинаем разговаривать с человеком про эмоции. То есть ровно про то, про что говорит с ним современное искусство. Нас должно интересовать, что мы видим в этой работе, а не что он [художник]… вопрос эмоционального восприятия, он первичен… а наш [взрослых] перевод в слова совершенно не соответствует тому, что мы смотрим… Есть ещё одна вещь, которая должна работать, когда мы ведём детей в музей. Есть огромное направление в искусстве, которое связано с разными конструкциями… Ну, понятно, что ваши дети, которые играют в “Лего”, они из ничего делают нечто, и это не обязательно должно быть похожим на настоящее. Если вы будете говорить, когда ребёнок делает, что это Пизанская башня, ибо она вот-вот упадёт. А она толстая и похожа на Колизей. Ребёнок вам не поверит, что он делает Пизанскую башню. У него совсем другая история. И так всё. Дети, они сами знают. Но самые лучшие конструкторы… совершенно одинаковые такие плашки, абсолютно одинаковые все. Большая коробка, одинаковые плашки… Они очень хорошо сделаны, поэтому они так много выдерживают отклонений. Не падают очень долго. Поэтому они так дорого стоят. Просто хорошая технология. Но дети порождают из этого больше, чем из конструктора, который подсказывает. Ну на который есть инструкция и т.д. и т.д. Так вот очень много в современном искусстве сделано по типу этого конструктора. И дети это отлично считывают. Есть… новая скульптура. Она вся из железяк… Спросите своего ребёнка, как он её опишет… Если посмотреть выставку современного искусства, особенно скульптура, кинетическое, где всё двигается, и объясните однажды ребёнку, что материалом искусства может быть всё, что угодно. Совсем всё, что угодно. Вот может быть мусор, может остатки еды, если был праздник, то съели конфеты, а бумажки остались, они красивые… Если есть воспоминание о вкусных конфетах, что ты можешь сделать что-то. Потому что ты можешь использовать не как вообще мусор. А как свой эмоциональный мусор. Было сладко и вкусно и ты можешь сделать работу, которая будет воспоминанием, что было сладко и вкусно. И так далее. Вот эта история, когда мы из музея приходим домой и начинаем делать произведения искусства из всего, она здорово соединят этот музей, где была структура… что искусством может быть абсолютно всё. Для детей это естественно” (https://www.youtube.com/watch?v=zDwBRmoU4II).

Одним словом осознаваемый (в отличие от подсознательного, иномирия) идеал современного искусства – это вседозволенность. Он и в жизни может проводиться, и в искусстве и будет, строго говоря, недоницшеанством, а не ницшеанством. Суперэгоизмом.

Но это всё же близко тому, чтоб выражать и метафизическую категорию, подсознательную.

Если подумать, что Долинина своей речью дала образ этой метафизике, то можно ей поаплодировать.

Она только не дала примеров (тот, какой она дала, о видео на наших глазах рисующего быка,

потом женщину, потом голубя Пикассо; причём она передёрнула, сказав, что он нарисовал "огромный рисунок”; по ассоциации с абстракционизмом, о котором она, в сущности, говорила, представляется, что и Пикассо выдал пример абстракционизма). Если б она пример дала (что ей стоило показать?), можно было б оценить по силе нашего удивления, немогучий осознаваемый идеал вседозволенности распорядился или могучий подсознательный идеал иномирия.

Я не хочу ловить её, упрекающую за говорение словами о живописи, на слове: вот-де, как много она сказала об абстракционизме.

Её, если и упрекать, то в заботе о дочеловеческом мышлении у людей. Плохими словами – упрекать в предложении оболванивать детей, да и взрослых, мол это "проблема русского мира”, идущая от картинок в учебнике “Родная речь”: смотреть сюжетно.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/poscechina-5f4ff9fd1a1ddf4776aaeab5