Пелевин. Лампа Мафусаила. Сомнительно, что художественный смысл.

С. Воложин

Пелевин. Лампа Мафусаила

Сомнительно, что художественный смысл.

В первом приближении можно принять, что и во второй части Пелевин остался постмодернистом.

 

Про уму непостижимое

У меня был товарищ, идейный противник. И мы могли без устали спорить друг с другом. Уступали друг другу под давлением аргументов. Не так, как теперь враги в информационной войне. И вот раз он меня убедил, что США на Луне таки были.

Я ему показывал конкретно и с собственными расчётами, что нет. А он сказал, что США не такая страна, чтоб не чувствовать ответственность перед историей, а страна великая. Её глава, это понимая, не мог пойти на фальсификацию, которая неизбежно вскроется в историческом будущем и станет историческим позором.

Я признал серьёзность такого довода. И не ошибся. Через сколько-то лет я услышал по телевизору, что Индия обнаружила следы американского пребывания на Луне.

Пелевин в “Лампе Мафусаила” (2016), как я доказал (надеюсь) тут, от меня с товарищем отличается. У меня с товарищем идеалы сохранялись, а у Пелевина – нет.

Это объясняет, почему во второй части своей книги, в “Самолёте Можайского”, выбран стиль письма, письма некого Маркиана Степановича Можайского некой Елизавете Петровне, бросившей его (где-то в середине XIX века), так как он её сермяжно обокрал ради игры в рулетку, а теперь спивается в своём имении, если можно это имением назвать. Он не имеет никакого идеала (а Елизавета Петровна ушла от него в революцию). Это даёт ему возможность остранённо показывать патриотизм фээсбэшников нашего времени, явившихся в XIX век, чтоб фальсифицировать, будто таки был Можайским построен самолёт. И этим Пелевин – образно говорит “фэ” такому патриотизму. Ибо тот готов просто на всё. На подделку истории, в частности.

Историю все власти переписывают. Это обычная идеологическая деятельность любой власти. Не всё ж ей на силу опираться.

Но так!

Полететь в прошлое и соорудить там самолёт, чтоб какой-то Маркиан Можайский на нём пролетел сколько-то секунд и чтоб это как-то отразилось в каком-нибудь документе…

(Какие-то сведения в истории есть о каком-то полёте, но слабые сведения.)

И всё, мол, потому, что идеологическая машина США сумела переделать общественное мнение мира, дескать, космосом считается всё, что выше поверхности Земли, а потому его покорение принадлежит не СССР (России, как её на Западе называли), а США, братьям Райт, сделавшим самолёт и полетавшим на нём сколько-то.

А подделка истории – полная, мол, бессовестность теперешней российской власти. Ради патриотизма. И это, мол, хуже безыдеальности Маркиана Степановича.

Деятельность США по отвержению в общественном мнении приоритета СССР в освоении космоса не показана. Но этого и не надо – все и так знают о прямо сумасшедших успехах их мягкой силы, заставляющей чуть не весь мир признать несуществующее: аннексию Крыма Россией, вторжение её армии в Донбасс, расстрел малазийского самолёта над Украиной и т.д. Поэтому достаточно вскользь сказать фээсбэшнику, что общепринято, что космос начинается с любой высоты, и всё… Комизм работает: сто`ящего идеала на свете нету! Не пьянство ж Маркиана за идеал счесть?

Выдумка должна быть оценена как замечательная. Произведение – как имеющее эстетическую ценность.

Но вот беда: у меня есть ещё понятие художественность, с которым я связываю следы в “тексте” подсознательного идеала, которым движим был автор при создании произведения. Эта штука мутная. И беда моя в том, что я считаю, что эту муть надо продвигать в общественное сознание, иначе восторжествует второсортность в искусстве. (Эстетическую ценность, - за то экстраординарное, что идёт от сознания, - я предлагаю считать второсортной. А как в этом убедить общественное мнение? Тем более, что осознаваемое более доходчиво для большинства, чем подсознательное. – Беда.)

Так вот я не чувствую в этом произведении чего-то, словами невыразимого, что намекало б на след подсознательного идеала, т.е. на художественность. Ранее обнаруженный у Пелевина постомодернизм всё тут объясняет, и нет ничего недопонятного, что б завораживало.

Нет, что-то меня заворожило: я, например, не сразу заметил, что за окном потемнело, заметив, я подкатился на кресле к окну, чего никогда не делал (до меня не дошло просто включить свет, так я был захвачен действием). А действие было – философское: объяснение фээсбэшниками Капустиным и другими Маркиану, как без Бога устроен мир и как возникает общественное мнение и манипулирование им.

Но это не то завораживание… Это как, пишут, Шостаковича очень увлекал футбол: за неожиданные движения игроков, я понял. – Так это упомянутая эстетическая ценность. И что только её не имеет! Например, в недавней игре Реала с ливерпульской командой в финале лиги чемпионов такие три гола забили испанцы… Вот один. Вратарь ливерпульцев аккуратно, низом бросал мяч своему защитнику, а испанский нападающий, выбежав из-за спины вратаря, этот плавно бросаемый мяч догнал (!) и послал в пустые ворота. Второй гол был забит в падении назад, спиной к воротам, по поднимающейся, а потом спускающейся дуге так, что ливерпульский вратарь, стоя перед воротами, до этой дуги не достал, а она спустилась под самой верхней штангой. Вратарю бы на шаг отступить – он бы достал. Но у него не было времени отступить, потому что никто не ожидал, что бить будут спиной к воротам. И похожим был и третий гол. Вратарь бы мяч достал, если б он отступил на шаг-два. Но кто мог вообще ожидать удара с такого огромного расстояния.

Узор фантазии, как во вселенной есть некий глаз, который всё всюду видит, но понимает в виде понимания общественным мнением, которое управляемо… Завораживает. Но это рождено обычной пофигистской мыслью, что нет ничего абсолютного, нет истины.

 

Признаюсь. Я совру, если создам впечатление, что я читал Пелевина и всё понимал. Не понимал. Но я уже думаю, что знаю, какое недопонятное от сознания автора, а какое – нет. Вы ж согласитесь, что недопонятным может быть и просто сложное логическое построение. Нагромождение. Именно такое и сочинил Пелевин. (Пишу эти слова по прочтении трёх четвертей текста.) Он-то понимает, что без недопонятного – нехорошо. Вот он и нагромоздил. А что ему оставалось, если вдохновения – нет. Выдохся на первой части.

 

Конец, должен признаться, меня смущает. Маркиан Степанович торжествует в качестве… Я стесняюсь написать.

Понимать надо, что на его письмо Елизавета Петровна откликнулась. Они сошлись. Родили Мафусаила, дедушку Кирпая из первой части. А звал-то её Маркиан – ехать опять в Баден-Баден. Играть. Однова живём! – Сама русскость торжествует. Сам в веках неуничтожимый русский менталитет.

Сказать, что непроворотной в понимании фантазией своей Пелевин посмеялся и над таким идеалом – русскостью (если можно так выразиться)…

Или умолчать?

Или не постесняться?

Дело в том, что я, в своей самобытности самообучившегося искусство- и литературоведа и с нередактируемой (таковы уж электронные журналы в России) практикой нагородил множество самостийных понятий. Самое обычное, ницшеанство (“над Добром и Злом”), мною понимается так, как редко кто осмеливается: как идеал принципиально недостижимого метафизического иномирия, противоположного христианскому тому свету с торжеством там окончательного Добра. Слабым эхом чего, ницшеанства, в Этой жизни является ценность мига перед лицом смерти. Как сказал поэт: Есть упоение в бою У бездны мрачной на краю.

Так вот то же, но с акцентом на достижимость идеала, я принуждён неблагозвучно назвать недоницшеанством.

Если ницшеанство – пессимистично и метафизично, то недоницшеанство – как бы наоборот. Гитлер его исповедовал практически – процветание Тысячелетнего Рейха. Причём, думая, что он, Гитлер, вполне себе ницшеанец. Оттого и застрелился через силу (если правильно угадывают показывающие это художники). И такой же тон можно уловить и в русском менталитете, в словах Феофана Затворника: “Дело не главное в жизни, главное – настроение сердца*". Мало ли какое оно может оказаться, настроение сердца. Может – ницшеанское, а может и недоницшеанское. (А может и ещё что-то.)

Поехать в Баден-Баден с Елизаветой Петровной и просадить там все три тысячи рублей, что ему заплатили за идею управляемого полёта, это недоницшеанство. А утвердить тем русскость, недостижительность, нечто вечное и иномирное – это ницшеанство. Первое как-то мыслимо представить осмеянным Пелевиным, второе – не совсем, но всё же…

Ну… В первом приближении можно принять, что и во второй части Пелевин остался постмодернистом.

28 мая 2018 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6070.html

*- Это ж усечённая цитата.

- Виноват. Забыл это оговорить.

3.06.2018.

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)