Сам я практикую чувствования очень тонких вещей. Оно и понятно: я ж по “текстовым” странностям для времени создания произведения пытаюсь угадать содержание подсознательного идеала автора. Кому-то из читателей, то, что я чувствую как странность, может не передаться моими словами. И он, естественно, будет думать, что я пустой болтун.

Вот я сейчас оказался в положении такого читателя, если предположить, что Е. А. Баторова, если и внушила себе, то не врёт (ибо ощущает-таки), что "При полном отсутствии какого-либо конкретного антуража зритель реально представляет, что воин стремительно бежит по бескрайней степи, а шаман камлает на равнине, то есть пространство задается самой композицией, как и в скульптурных работах” (https://www.academia.edu/38573344/%D0%A1%D0%98%D0%92_2015_pdf).

А не, понимай, как обычно в графике – антуражем, поданным в перспективе.

Хм. Пока я это писал и копировал картинки, мне стало чудиться, что я тоже стал чувствовать пространство. Но как раз потому, что антураж-то есть: не белый цвет фона воину и шаману. (Я это случайно заметил. При копировании второй картинки мне пришлось её “вырезать” из чёрного фона. При этом внизу появилась тонкая чёрная прямая. Я её стал стирать резинкой в рисовальной программе и тут-то и заметил, что из-под резинки выходит совершенно белое пространство, а не как у художника фон.) Значение, наверно, имеет и то, что ноги обоих персонажей “ничего” не касаются, а так же не бывает.

И, получается, что в своём первом подходе к его творчеству (см. тут) я его унизил, увидев в нём конъюнктурщика, отрабатывающего модное возвращение к религии предков. А Баторова права:

"В этих образах [степи, равнины] аккумулировалось мифопоэтическое мышление древних номадов: человек неотделим от окружающей его природы, он — часть космоса”.

Так чувствовать современный человек естественно не может, нужно впадание в измененное психическое состояние. Так Намдакову как раз карты в руки.

"…предопределено самой биографией художника, отмеченной несколькими символическими моментами. Один из них связан с мучительной болезнью, начавшейся в пятнадцатилетнем возрасте и продолжавшейся семь лет. Характерный для культур многих народов, недуг этот носит название “шаманская болезнь”. Он не поддается лечению и является [мол] традиционным знаком свыше, свидетельствуя об избранничестве. Несмотря на то, что в каждом бурятском роду были шаманы, для получения этого статуса помимо родовой наследственности необходимы определенные знаки, наличие которых издревле налагало большую ответственность на неофита. Он должен был пройти девять ступеней — обрядов посвящения, связанных со сложными психическими и физическими испытаниями… Интересен тот факт, что во время болезни Даши его занятия лепкой или рисунком были временными обезболивающими, а во время обострения у него даже [мол] открылся дар чтения мыслей. Полное выздоровление от мучившей его болезни наступило только тогда, когда он определился с профессией скульптора — учился на первом курсе Красноярского художественного института. Помимо ряда перенесенных операций исцелению способствовало [мол] проведение сложного обряда поклонения родовым духам”.

Мифопоэзии в Красноярске Намдакова вряд ли учили. Так можно думать, что идея, что "человек неотделим от окружающей его природы”, вполне могла его посетить в виде не данного сознанию подсознательного идеала, который и заставил его, в частности, делать такие странности, как "гипертрофированность фигур, экзальтированность поз и жестов”, не принятые в бурятской изобразительной традиции. Ведь для современного человека это странность – чувствовать свою неотделимость от природы. Наоборот. Там, на Байкале, ужас берёт от вмешательства человека. Тот же печально знаменитый целлюлозно-бумажный комбинат у великого озера…

Или, наоборот, невозможность Байкал спасти как раз и могла породить подсознательный идеал единства с природой, похожий на идеал Личной Пользы.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/Y3FbaZ9-71_yklWA