Дурное.

Я лажу по стихам Дмитрия Мельникова и жду, когда меня какой прошибёт до слезы.

Тогда я беру это стихотворение в литературоведческий оборот, чтоб разобраться в стихотворении и в себе, чего это меня слеза прошибла. – Совершенно аморальное, можно сказать, действие, каким и положено быть действию аналитика. Мало, что это касается войны на Украине, и смертей, смертей, смертей русских. Или, скажем так, россиян. Мало. Холодный анализ и всё вместе (с поиском) движимо совсем некрасивым: политической конъюнктурой. Почти все мои родственники – русофобы. Но я не имею права голоса перед ними. Иначе они со мной порвут всякие отношения. Некоторые уже порвали. А мне и так почти не с кем общаться – я пережил почти всех сверстников, а более старших – тем паче. И мне приходится смириться и молчать на самую животрепещущую тему. Остаётся только негодовать на тех мне безвестных известных, которые против донечан и вообще граждан Украины, тяготеющих к России, и против России, тяготеющей к этому Русскому миру. Негодовать, что они ж – творцы, им бы вдохновиться невиданным героизмом донечан (годами не уезжать из-под бомбёжек!) – нет. Они, наоборот, в го`ре, что в России процветает фашизм с его неотъемлемой агрессивностью. Может, даже что-то, этим вдохновлённое, сочиняют. И из мести им, к которым физический я не имею никакого отношения, я оправдываю свою некрасивую деятельность вокруг Дмитрия Мельникова.

Вот это прошибло.

Слеза прошибла на первом же четверостишии – от столкновения взрослого "проживаю” с детским "под кровать”.

А дальше: летописный отстранённый тон и… морда кошки названа лицом.

Я почему-то думаю, что это мальчик. Может, потому, что он адекватно представляет тех, кто по нему стреляет: наводчик орудия, командир (там ещё есть подносящий снаряд, заряжающий, наверно, и про них знает; не знает, наверно, про космическую систему наведения американскую)… Он не я, трёхлетка в 1941-м, возмущавшийся, почему надо бежать вон из избы (в которой нас, беженцев, приютили на ночь), когда воздушный налёт: ведь от бомб же, таких маленьких, если на них, летящих, смотришь, защитит крыша избы. (И маме приходилось придавливать меня к земле своим телом, иначе я вскакивал и бежал в страхе обратно в избу {так она рассказала, сам я не помню}.) Когда через три года мы вернулись, и я уже умел неплохо рисовать, я откуда-то в подробностях знал, как выглядит танк Т-34 и штурмовик ИЛ-2, рисуя победные атаки наших. Так что и этому мальчику столько же. Он в 2019-м уже 5 лет провёл под артобстрелом.

И – совсем кошмар – "отомстят”. Он готов к смерти, а Россия в 2019 всё ещё не готова отомстить! Хоть возьми и садани головой об стену…

А мальчик обращается к Истории, этого не осознавая. И это ещё одно столкновение: обращение к кошке с обращением к Истории…

Всё не совсем нормально: сразу (а обычно – не сразу) нашлись сталкивающиеся противоречия (таков минимум теории художественности по Выготскому: от сталкивающихся текстовых противоречий сталкиваются осознаваемые противочувствия и рождают третье переживание, катарсис, подсознательный, от которого и получаются неуправляемые, хоть и осознаваемые слёзы). Каково содержание катарсиса, минимум теории Выготского не касается. Это уже литературоведение, а не психология. Выготский – психолог, не искусство- и литературовед. А я Выготского каждый день позорю, намекая, что его психологическая теория шепчет это содержание. Здесь оно – идеал трагического героизма (как у одного персонажа-десантника-смертника у Высоцкого: “Вот-вот и взойдёт!”).

Никакой логики нет в выводе о таком подсознательном идеале. Это индукция, а не дедукция. Это угадка. За то теорию Выготского никто из учёных вот уж 57 лет не применяет практически. Сам Выготский в своей “Психологии искусства” её практически применил только раз и вскользь – для называния словами художественного смысла готического собора. Учёных понять можно – у них карьера. Но могли б хотя бы доводить до факта подсознательного катарсиса, не расшифровывая того содержания. – Нет.

А что можно б? – Можно б для проверки верности расшифровки опереться на русский менталитет, например: русские – не сдаются, Россия – страна героев. Вот и вдохновляются её поэты соответствующим духом времени (войны, гибельного) типом идеала – трагическим героизмом.

Можно б и теорию повторяемости в веках типов подсознательных идеалов привлечь для проверки верности угадки. Высоцкий тоже застал гибельное время – смертельную болезнь настоящего социализма (неотмирающее государство). Вот и у него тот же тип идеала.

Впервые опубликовано по адресу

https://dzen.ru/a/Y1fHMt6ZcDPj-nWd