Хочется начать с воспоминания об одном совершенно ничтожном факте. Почему я его запомнил? Не знаю. Наверно, потому, что одна мысль тогда мне пришла впервые.

Дело было в Каунасе. Где-то в 60-х годах. Был тёмный вечер. Я помню, что шёл необычным путём в республиканскую библиотеку (она тогда ещё сохраняла довоенный статус, когда Каунас был столицей Литвы). Обычно я со своей Спаустувининку через Кестучио на пересечении Мицкевича и Лайсвес аллеи сворачивал на неё, на аллею. А в тот раз не свернул и пошёл по Мицкевича дальше. И на середине этого квартала… Я подумал, что сильно отличаюсь от сверстников. Хотя бы тем, что, вот, иду (может, выходной был или среда) не на танцульки, а в библиотеку. Пересиливаю себя.

Я тогда, отучившись в институте, принялся осуществлять зарок, данный себе ещё в школе, что стану материально на ноги и займусь эстетическим самообразованием.

Может, в тот же вечер на том же квартале случилась и другая почему-то запомнившаяся мелочь. – Я шёл, распахнув полы пальто и закинув руки за спину, сцепив их там пальцами. Словно арестованный. И, наверно, не понурив голову. Потому что понравился встречному прохожему, и он мне сказал по-литовски (но я понял) что-то такое: “Молодец! Так и надо! Пусть у нас нету свободы, зато у нас есть свободолюбивая молодёжь, которую не сломишь”.

Я в результате, спустя десятилетия, да простится мне, не вижу никого в своём кругозоре, кто б применял теорию художественности по Выготскому, а шире – такое теоретическое допущение, как подсознательный идеал автора художественного произведения, проявляющийся в “текстовых” странностях для времени создания произведения.

И вот я читаю:

Революция имеется в виду относительно XIX да и будущего для Пунина ХХ века, когда было и продолжилось засилье подражания науке – реализм-де, типизация – в культуре "американской, советской и отчасти немецкой” (Вейдле. Умирание искусства. https://predanie.ru/book/73253-umiranie-iskusstva/).

Так это общо, чёрт возьми, у Пунина сказано.

Никто ж не берёт ту же “Венеру” Ларионова и не выводит из странности, скажем, такой, мол, только:

"…пальцы на ногах лежащей женщины были очень точны по рисунку” (https://artguide.com/posts/1820), -

что вопиющая неточность всего остального, кроме пальцев ног, есть образ какого-то “фэ” чему-то. Что сама противность (натурализма) именно пальцев ног есть тоже образ такого же “фэ”. И это именно “фэ”, а не что-то позитивное, если б это рисовал ребёнок. Мой сын, впечатлённый автомобилями самими по себе, первое, что нарисовал, было машиной. Приговаривая: “Колесо колесо и машина”, - он рисовал один корявый круг, рядом другой похожий и объединял это дугой. Три существительных – три движения рукой. И – восторг. Мой тоже. Никакого “фэ”.

Попробуем порассуждать естественно и просто относительно взрослого, позволившего себе нарисовать такое безобразие. (Что тут не ребёнка рука, говорит натурализм и пальцев ног, и подушек, и свеч, и пожелтевшего листка фикуса.)

Пусть самое воняющее, пальцы ног, отвергают всё телесное, низкое. Что если корявость всего остального отвергает всё, наоборот, что выше, одухотворяемое, высокое. – Тогда, получается, отвергается вообще всё на Этом свете. Ядовито-зелёного цвета стена об этом тоже кричит. А признаки мещанства, фотографии на стене и гора подушек на кровати, сами по себе многозначительны. Нам же ни одному не удаётся не отдать в жизни дани мещанству. Ни одному. Отшельникам удаётся, но о них, бывавших когда-то, когда-то, как-то и не вспоминается. Особенно, если вспомнить, что Ларионов Венер массы национальностей понарисовал. То есть. Ни одну религию он не уважает. – Ни одному не удаётся избежать мещанства в себе. Мы все – мразь.

А что не мразь, если и религия мразь? – Да метафизическое иномирие. Ничто! В пику чему-то, даже и как-то позитивному, тому свету христианства.

Это в голове у меня, аналитика, с тягой к синтезу после анализа, только и может помыслиться иномирие. А художникам (они не мыслители) это в сознание даже и не приходит. Зато мыслимо, что оно у них есть в качестве подсознательного идеала их. Более приближённый к иномирию лучизм, который открыл Ларионов же,

доказывает, что я правильно синтезирую.

Это страшненький идеал. Он хорош только тем, что заставляет создать, хоть и от обратного в Венерах, выражение себя какое-никакое.

Но тогда надо наморщить недовольно нос на того, кто пишет что-то не мрачное.

[Корреспондент “Столичной молвы” без подписи]” (https://gorbutovich.livejournal.com/207163.html).

Или:

"В том же 1912 году появилась и знаменитая серия "Венер" Ларионова, написанных с ироническим эротизмом…” (https://sadalskij.livejournal.com/2710432.html).

Или:

"Ларионов… возвращает моделям эротизм, воспевает сочные формы своих “венер”, поданные с залихватским жизнелюбием. Это не эстетское экспериментаторство богемы, а грубоватое, утрированное воплощение солдатской, мещанской мечты” (https://iz.ru/788781/sergei-uvarov/krasavitcy-mikhaila-larionova-obnazhennye-venery-i-sputnitcy-zhizni).

А Пунину можно простить, как он изворачивается, стараясь в 1929 году обойти цензуру:

Но и он подсознательного идеала не подразумевал.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/u-kogo-porajenie-s-treskom-61092acc7c23b70a163512bb