Эпиграф я приписал после написания статьи.

Обожаю загонять себя в трудное положение. Потому что очень приятно выкарабкиваться из него. Особенно – если выкарабкивание удалось.

Если не удастся, мне ж ничего не стоит стереть попытку выкарабкаться.

Речь пойдёт о таком стихотворении Вячеслава Иванова:

Пусть и с подачи Евграфова, но я неприятно поражён длиннотой стихотворения. Я его не читая сюда скопировал. По частям. Так при этом я напоролся взглядом на слово "Осияваются”, и оно меня покоробило. Потом я обратил внимание, что компьютер это слово подчеркнул красным – компьютеру тоже не понравилось это слово. Тогда мне стало интересно (и всё – до чтения самого стихотворения), какие ещё слова подчеркнул красным компьютер? – Такие: "огнезвучные”, “Реяний”, “ка̀менья” (за необычное ударение, наверно), “брения” (это аж не понятно, что б оно могло значить; я ж – повторяю – стихотворение ещё не читал и по контексту, может, понял бы), “Звения” (в смысле – звенья; “ия” архаичное, наверно), “огнезрачные”, “обетные”, “напояете”, “возлетаете”, “улегчите”, “семилучная”, “неслеженной” и “дальные” (“ые” в ХХ веке уже не употребляли).

Явно выпендривается Вячеслав Иванов. (Это, опять, до чтения подозрение.) Правда, по такой наводке:

Склоны зеленые”...” (http://www.proza.ru/2011/05/17/140).

По этой цитате я и нашёл всё стихотворение. Причём компьютер ни к одному из 8-ми слов не придирается, а Евграфов придрался.

Есть ли такое слово “проливни”? – Смотрю в компьютер – есть.

Синтаксис тут несграбный. Про что тут? – Про то, видно ли радугу в сумерки. Может ли это быть в натуре? Могло б быть, если б могли быть сумерки с солнцем. Они могли б быть – при большой влажности воздуха (солнце есть, почти у горизонта, а света от него мало – сумерки). Но – не при проливнях (влага тогда из воздуха уходит в капли). И воздух в проливни очищается от пара. И сумерек быть не может. Так что – невозможное описано. И я б сказал, что изломанный синтаксис говорит о том же. И это хорошо, ибо является образом недостижимости идеала в ближайшем и в историческом будущем. Что в свою очередь работает на улёт благого в сверхбудущее – в общепринятый идеал символизма. И Иванова надо хвалить, а не хулить за такое четверостишие. (Если он вообще символист.)

Может так: Иванов перегнул (судя по выпендрёжным словам, и Евграфов вообще-то прав). Но – не касательно последнего четверостишия. То есть просто Иванову далеко до гения: он делает много проколов. Невозможных слов так много, что они скорей от ума, ищущего образ недостижимого идеала, чем от подсознания, мучимого таким идеалом.

И всё это – по принципу “не надо выпивать море – можно по капле узнать его вкус” - я написал ДО чтения самого стихотворения!..

Теперь прочтём.

Нудно (ничего не происходит, а так много написано) и неприятно пёстро. Евграфов больше прав, чем нет.

Но, чёрт побери, как помимо вкуса определять, что произошло естественно от подсознания, а что – вымучено? То же слово "брения” оказывается есть “глины”, распущенная грязь; отсюда – бренный. Для Иванова это слово вполне могло быть совершенно естественным в применении (глина – противоположность духу: "Духа и брения”), а не бьющим по мозгам, как иные. А бить по мозгам должна была музыкальность (штука довольно неожиданная для литературы того времени, плюс ещё и выразительная: музыка ж максимально неопределённа в выражении). Так "бр-ения” вызвано (пусть это и в следующей строке) словами "Зв-ения бр-ачные” (в смысле – соединение противоположного). Всё замечательно, а не вымучено. И, раз так много, вероятно, такого же замечательного, если вникать, так отнести это можно к способности не сознания (субстанции слабой), а подсознания (гораздо более могущественного явления). И – просто старомодный вкус Евграфова подвёл. А? Не может быть так?

"О вкусе прошедших веков мы думаем с пристальным любопытством: “Да, они это любили”. О вкусе вчерашнего дня мы думаем с раздраженным нетерпением: “Нет, для нас это решительно непереносимо”. Так бывает всегда и едва ли может быть иначе” (Аверинцев. http://yasko.livejournal.com/741833.html).

Я в растерянности.

Разве что сообразить, что символизм не был открытием Вяч. Иванова. Тот существовал с десяток лет до появления Иванова в литературе. Тогда можно рассудить, что у него больше от сознания, а не от подсознания всё рождалось. Или, если сказать точнее (вспомнив, что любая речь непосредственно от установки рождается, от явления подсознательного): У Вячеслава Иванова стиль происходил от установки на писание по-символистски, а не от мучительного прорывания недоосознаваемого идеала в образы.

Но тут вспоминаешь, что Вячеслав Иванов был не просто символистом, а символистом второй волны. В этой второй волне вполне могла быть новизна и какая-то неведомость сознанию поэта. И… он опять реабилитированным окажется.

Что там за вторая волна?

“По насмешливому замечанию современника, “среди московских упадочников г. Вячеслав Иванов – несомненно, неунывающий россиянин”” (http://yasko.livejournal.com/741833.html).

Вот посмотрим на пессимизм, в котором нет даже сверхисторического оптимизма:

Видим, что Земля сомнительна с точки зрения лирического “я”, а раз за спиной лирического “я” понимаешь же автора, жителя Земли, то сомнительность превращается в принципиальную безнадёжность. В смысле, чтоб нормой была "и любовь и мечта” (потому что как исключение – вот эти двое на комете – это не устраивает, не устраивает не только лирического “я”).

Суперпессимизм. Коллективистский.

А в “Радугах” уже в названии есть оптимизм. Радуга ж – мост между землёй и небом!

И весь фейерверк необычностей НУЖЕН для такого небезнадёжного, пусть и сверхисторического, оптимизма.

Но всё равно остаётся вопрос для сомневающегося в своём вкусе: не выпендрёж ли у Вячеслава Иванова.

"…многие современники как поэта Иванова не признавали. Основная причина такой оценки — непонятность его стихов” (http://xreferat.com/50/5594-1-vyacheslav-ivanov.html).

Это как раз про то, за что я Иванова оправдывал – за разнузданный оптимизм… символиста, когда, вроде, не символисту б быть оптимистом. И это, казалось бы, оправдывалось самоощущением Иванова в эмиграции после революции 17-го года:

То есть он своё виртуозничанье считал оправданным величием идеи. Считал. Понимал.

Однако, не прав ли тогда Евграфов, что вымучена его виртуозность из подсознания, а не вылилась естественно.

Я не выкарабкался.

Но, может, имеет смысл всё же не стирать неудачу?

"Дело в том, что для него [Вяч. Иванова] были открыты некоторые еще не реализованные возможности русского слова и русского стиха” (Аверинцев. Там же).

Что ж это такое?

Может, это – "возможности русского слова”?

"…ему доступно наследие более отдаленных времен. [Вспомните "брения”.] Его русский язык, несмотря на все провалы в искусственную стилизацию ["напояете”, “возлетаете”], все же действительно подходит к тому, чтобы стать воплощением предельно обобщенной идеи “вечного” русского языка от Илариона и Епифания Премудрого до словаря Даля. Слова у него отлично помнят свою историю и свое родство. Углубляясь в потаенные недра русской речи, он порой идет слишком далеко и как бы проскакивает по ту сторону ее, выходя к материалу уже не русских (вернее, еще не русских) славянизмов; но это не пустые причуды, а издержки умной и сосредоточенной работы над языком [то есть прав всё-таки Евграфов: не естественное это подсознание]. “Сразу видно, что автор филолог”, – как сказал Соловьев; но филология приобретает страсть и безоглядность лирической стихии [и тогда Евграфов не прав: естественно всё у Иванова]. Именно избыток безоглядности и приводит к темноте. Восемнадцатилетний Мандельштам напишет Иванову: “Вы – самый непонятный, самый темный, в обыденном словоупотреблении, поэт нашего времени – именно оттого, что как никто верны своей стихии – сознательно поручив себя ей [но, если сознательно, то где же подсознание?]". Но лирическая безоглядность искупает темноту. “…Что многим вменится в вину, – не без зависти отмечает Андрей Белый, – то ему – сходит с рук, потому что искусственность Вячеслава Иванова – непосредственна в нем; истекает сон из его души веяньем сказки; и сон – “Словарь Даля”” (http://yasko.livejournal.com/743632.html).

Я чувствую себя буридановым ослом: публиковать это всё или нет, раз я не знаю, хорош Иванов или нет?

Но вот, что точно, думаю, произошло у Иванова из подсознания, так это:

Хотите, сами проверьте мой счёт: в первом четверостишии соотношение согласных к гласным – 32/24, во втором – 32/24, в третьем – 32 (в том числе Й и Ь)/24. Дальше я считать не стал. А вот – границы слов:

Для того же – односложные слова: "Сны”, “Мир”, “Тень”, “Рознь”, “Вдруг”, Жизнь, “Мглы” с многочисленными "Вас”, “Как”. "И как часто односложные слова служат именами для столь же первозданных реальностей!” (Там же).

Зачем было Иванову замедлять стихи? – Думаю, для героики устремления к сверхбудущему. Это ж трудно. – Вот и мобилизуйтесь.

"Стих Иванова часто называли “заржавленным”; что же, эта “заржавленность” отдаленно и неожиданно сопоставима с “раскрежещенностью” стиха Маяковского. Ибо в обоих случаях задача состоит в том, чтобы нарушить инерцию беспрепятственного скольжения в бесперебойном ритме по словесной поверхности; читатель должен восчувствовать ["огнезрачные”, “Осияваются”] тяжкую, трудную весомость каждого отдельного слова. Чтобы стать “вескими”, слова становятся тяжелыми” (Там же).

Или ещё наблюдение:

Динамика бы придала лёгкость, а нужна – трудность. И – я посчитал – до первой пробельной строки, например, 1 глагол и 19 существительных. Причём не погнушался Иванов и отглагольными: "Реяний”, “Веяний”, “нисхождения”, “восхождения”.

А в то же время – наоборот:

"Радуги” тоже ведь не про сухую погоду… И – "Ярко-”, но “просветные”. Смазано. "Отсветы бледные” - тоже не отчётливо. "Сны” - сомнительно определённые. “Дымные марева / Сумрака бурного / Влажным горением", “растворением / Светлой прозрачности" - то же. Так что Евграфов что-то от правоты себе возвращает. Да он и знал, конечно, про не очень хвалебный отклик, скажем, Блока:

В стихах Иванова облачко существует для того, чтобы сквозь него просвечивали вечные звезды (все те же “кормчие” звезды); дрожащая и шелестящая зелень существует для того, чтобы сквозь нее увидеть и услышать “смарагдную тишину”; лиризм существует для того, чтобы сквозь него была ощутима мысль. Это и подразумевается словом “прозрачность”. Взгляд должен пройти сквозь текучее и увидеть пребывающее” (http://yasko.livejournal.com/746750.html).

Вот, почему "Ярко-просветные” или какое-то немыслимое "Вы растворением / Светлой прозрачности / В молнийной мрачности / Сладко сияете”. Или, когда молния вспыхнет, то и сама мрачность, окружающая её, оказывается светлой?.. "Как улыбается / Светлость под тучами”.

Преодоление в борении. (Я уже тоже стал в рифму писать?)

А. Была не была! – Публикую.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/377.html#377