С. Воложин.
Григорьева. Натюрморт с зеркалом.
Художественный смысл.
|
Бунт мещанства. |
Я впечатлён.
Впечатлён я словами мультипликатора Юрия Норштейна:
"Самое трудное в живописи – отказаться от выученного знания и вновь открыть в себе “неумение”… Будто и не было никаких правил, а краски на палитре праздник, который можно превратить в клоунаду, а гармония – она сейчас сложилась из цвета, как у ребенка – буквы из кубиков. Вот что для меня живопись Екатерины Григорьевой” (https://www.rah.ru/exhibitions/detail.php?ID=16750).
Его “Шинель” (см. тут) такая пронзительная, а главное, в ней столько следов подсознательного идеала (через столкновение 1) суперограниченности Акакаия Акакиевича {темнота вокруг фигуры, поза съёжившегося, мизерность источника тепла – чашки чая и т.д. } с 2) представлением того, что блаженное вдали (завтрашней работы {набросочность пюпитров, бумаги в светлом пятне сознания}, - через это столкновение – гимн самоограничению)… Что для меня Норштейн стал глубоко уважаемым авторитетом по части художественности.
И я вынужден не пройти мимо живописи Григорьевой.
Григорьева. Натюрморт с зеркалом. 1968.
Григорьева. Фонтан. 1969.
То есть мне надо как-то суметь не впасть в такую же ошибку с нею, как впали в ошибку иностранцы насчёт самооценки прогрессивных русских писателей XIX века, увидевших, мол, в “Шинели” сочувствие Гоголя маленькому человеку: "Все мы вышли из гоголевской шинели” (https://dic.academic.ru/dic.nsf/dic_wingwords/491/%D0%92%D1%81%D0%B5).
Манин, боюсь, именно в подобную ошибку и впал:
"Григорьева, пожалуй, первой вернулась в трудные 1960-е годы к примитивистской образности. Областью ее интересов стало переложение на холст обывательского сознания, а нередко и любование тихой радостью маленького человека, будто бы отставшего от времени. Любование предметным обиходом, неброской и, в сущности, униженной жизнью обывателя” (Русская живопись ХХ века, т. 3).
Он, правда, пишет о картинах не позже 1968 года. А про дальнейшие:
"В 1990-е и последующие годы в творчестве Григорьевой все большее значение приобретает гротеск”.
А по этому “Фонтану” выходит, что и раньше – тоже гротеск.
Ну, хорошо, притворимся, что мы не видели “Фонтана” (другие ранние невозможно найти в интернете). – В этой каше мазков “Натюрморта с зеркалом” что: не пренебрежение (превратящееся скоро в гротеск), а энергия бунта мещанства за свои права?
В самом деле, официально ж мещанство в СССР третировалось. Лишь практически вся политика перерождающихся коммунистов, особенно верхов, была направлена на удовлетворение интересов мещанства. И можно было начинать бунтовать – этой вот кашей мазков…
Но какого чёрта она перешла к гротеску?
Сам Норштейн, кстати, тоже эволюционировал от апологета мещан (“Сказка сказок” - см. тут) к сильнейшему разочарованию в их низкой духовности (“Шинель”)… Однако в жизни я такой эволюции не встретил (я, правда, очень мало в жизни вращался).
31 июля 2019 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
https://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6759.html
| На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |