Я хоть жизнь прожил, но не ахти как знаю область секса. Например, буквально на днях, читая Мамардашвили о Прусте, я узнал, что наблюдая танцующих друг с другом двух женщин два прустовских героя видели разное. Один, менее опытный, видел просто шерочку с машерочкой, а другой ему объяснил, что те на виду у всех занимаются сексом, ибо у них, потаскух (а те обычно очень сексуально заводные), происходит во время танца касание друг друга грудями, ну и…

Совсем не исключено, что возможна повышенная сексуальная возбудимость губ. И тогда оральный акт может быть понят в случае с похотливыми женщинами, как испытывание ими сексуального наслаждения, а не только как психологическое переживание ницшевского женского счастья - "он хочет", или как удовлетворение проститутки от относительной легкости хорошо заработать.

И тогда понятно словоприменение в финале первой части рассказа "Мстительница" [ http://www.altnet.ru/~lik/Arhiv/likb21.files/lik4.htm#Гаркавая ] Людмилы Гаркавая: "Даша же, ничего не замечая вокруг, угощалась с несказанным наслаждением".

А вообще абзац несколько непонятен:

Почему несколько непонятно?

Во-первых, адюльтер неожидан.

Во-вторых, ведь при другом госте секс происходит, при Андрее. Андрей только вышел на лестницу покурить, а муж Даши, Николай, выскочил в магазин за выпивкой. Как мог читатель ждать, что вернувшись в комнату они застанут минет.

В-третьих, наводящее название главки, "Не щадя живота своего", успевает забыться по ходу описания простой встречи друзей.

Ну и, наконец, нарочито невнятно же написан последний абзац.

Так не в последнем ли дело? Не художественность ли тут?

"Борясь с культурными шаблонами и прорываясь к подлинному творческому акту, искусство двигалось по пути усложнения. И там, где больше оставалась область непонятного, не очевидного с лету, там не умирало художественное и не умирала художественность конкретных произведений" (В. Л. Лехциер. Поэтическая структура художественного).

Для того, дескать, и сюжет. Чтоб запутать линейно вытянутую и потому понятную фабулу…

В нашем случае фабула такова. Немолодая, под пятьдесят, Валентина, брошенная пятидесятилетним Николаем ради восемнадцатилетней Даши, желая отомстить ему, угадывая, что это за фрукт, Даша, подговаривает общих с Николаем, но скорее все же своих, старых друзей, Илью и Андрея, когда-то безуспешно домогавшихся ее. Илюшеньке, как неотразимому сердцееду, велено сходу соблазнить Дашу. Та, угадывает Валентина, шлюха и, следовательно, минетами не брезгует. Поэтому многомесячная беременность – не помеха. Илюшеньке, исполнителю одухотворенных бардовских песен, не щадя живота своего, надо пожертвовать собой ради Валиной мести. Николая, пьяницу, Андрей как-то отвлечет и сам тоже не должен мешать Илюшеньке. А для отчета – Илюше перед актом включить мобильный телефон, чтоб ей, Валентине, все было слышно. Все почти так и вышло. Ну, Николай Дашу бросил, объявил Валентине, что он возвращается. А она, не умея простить не только супружескую измену, но и вообще подлость (тот ее бросил без денег при парализованной матери посреди повальной нищеты от реставрации капитализма), желает месть продлить. Да и выдворить нужно потом гостя. Вызывает к себе на время перед визитом Николая какого-то юношу-гиганта, Сергея, чтоб тот разыграл ее любовника. Да еще и открывает Николаю, что это она разыграла Дашу.

Когда читатель продерется сквозь запутанный сюжет, он поймет высокую моральную устремленность в общем положительных героев: Валентины, Андрея, Илюшеньки, Сергея…

А что авторесса не стесняется скабрезностей… Так "ушку девическому в завиточках-волосках с полупохабщины не разалеться тронуту…"

Однако художественность не в непонятности состоит, а в порождении катарсиса на пути наибольшего сопротивления материала, как писал в "Психологии искусства" Выготский.

Что случилось при реставрации капитализма? – В массы вошла жизнь по философии Ницше. Я – превыше всего. Супермен тот, кто это воспринял. А остальных – безжалостно топтать.

И это нешуточная идеология. Она одухотвореннее мещанской выглядит.

И эту нешуточную нужно преодолеть, если хочешь воспеть мещанскую.

А как? – Показывая врага во всей силе.

Сильна похоть? – Очень сильна! Так воспеть ее. Показать страстью. Причем – в извращении, в том, что непостижимо для нормальных. А страсть – поэтична. И вот Даша во время минета не стала на колени, а "преклонила колени". И вот она "восхищённая", а не боящаяся, что войдут. Такая крайность, как вышедшие на минутку муж и гость, - лишь обостряют страсть. Это объективный эффект. Значит, отдать его ненавистному персонажу. Художник стихийно любит своего отрицательного героя (как Гоголь – Хлестакова). И вот Даша священнодействует "ничего не замечая вокруг", "с несказанным наслаждением". С каким восторгом подано! И это апофеоз авторски не осужденного примеривания Дашей с начала вечеринки кому б, Илюшеньке или Андрею, она б отдалась, если была б у нее возможность.

То тут, то там всякие телесные крайности в рассказе. Выйти Сергею на люди без штанов, почесывая "причинное место"… А за что обнял когда-то на прощальном (при окончании какого-то учебного заведения) вечере Валентину у всех на виду Илюшенька, если не за напечатанную тут же "задницу", раз не за нее на самом деле?

Даешь вседозволенность!

Впрочем, последние два примера "из другой оперы". Сергей выручает очень уважаемую им Валентину, жертвуя самолюбием и честью (как давеча Илюшенька). Когдатошний же Илюшенька "напился", не в себе. А всеобщее почитание и нравственная чистота и несгибаемость Валентины развоплощают демонические моменты рассказа.

Он кончается как бы трагедией:

Николаю идти некуда. Дашу в общежитии он оставил. Валентина его с помощью Сергея сейчас вышвырнет. Потом она отпустит Сергея по его делам. И останется одна. Жизнь испорчена у обоих.

А как в настоящих трагедиях? Герой умер, а идея его остается жить в сердцах зрителей.

И в чем идея?

Если Николай хотел вернуться к серой (не демонической с красивой девочкой – старику), мещанской жизни с Валентиной и остался ни с чем… Если Валентина всем своим существом бунтует против выбрыков демонизма, а остается тоже ни с чем… То идеал – в этом "с чем". В обычной жизни, доживаемой до старости в супружестве. Какое бы оно ни было. Да. Пусть и с пьянством мужа, но хоть без измен и, тем более, бросаний постаревшей жены. С постаревшей женой, но зато с вкусным борщом.

Что есть эта крайняя месть, на какую пошла Валентина? – Это достигнутая разрядка. А мещанский идеал и есть идеал достижимый. Он хоть так, да оказался достижимым все же. Что есть сорванный когда-то в молодости Андреем у недотроги Валентины поцелуй? – Это тоже воспетое хоть какое-то достижение своего. То же и с хватающим Валентину Илюшенькой.

Стимул – рефлекс. Хочется – хватай. Обидели – мсти. – Как у животных. Обывательская жизнь очень похожа на животную. И у демонизма в борьбе с таким идеалом много преимуществ.

Зато его преимущества хороши для сгорания при разжигании пламени противоборствующего идеала. Людмила Гаркавая сумела разжечь этот огонь. В этом и заключается художественность.

За что ей и спасибо.

Я после написания этой заметки обнаружил венок сонетов этого же автора – "Вьюнок" [ http://www.altnet.ru/~lik/Arhiv/likb21.files/lik1.htm#Гаркавая ]. Прочитал его. Похоже, одним идеалом движимо было создание обоих вещей.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.altnet.ru/~lik/Arhiv/likb22.files/lik1.htm#Воложин