Попробуем так. Я буду честен и попробую разбираться. Надежда, что если полезет фальшь, я её всё же замечу и как-нибудь из неё вылезу. Но начну, как часто делаю, с себя.

Я не могу теперь вспомнить, та импрессионистская картина была первым подлинником импрессионизма, который я видел, или не первым. Но впечатление было запомнившееся. Точно, что была тогда хрущёвская оттепель, и художники рванулись пробовать себя в стилях, которые прежде считались формалистскими и следование которым было чревато неприятностями. Ещё, что точно, я об импрессионизме уже читал книгу Ревалда “История импрессионизма”, так что знал, что в такие картины нельзя всматриваться так, как в те, что создавали до импрессионизма. – Знать-то знал, да призабыл. – Провинциал, я оказался в Ленинграде. И чуть не напротив дома, где я жил у дяди, была выставка. И я, конечно, первым делом пошёл её смотреть. Там я проходил мимо той вещи, о которой хочу писать. Ни автора, ни названия не помню. Я лишь потом стал такое записывать. И вот я мимо неё прошёл, лишь бросив взгляд и ничего не поняв, так как там была какая-то каша мазков. (А я обычно дома на выставках исправно читал, что под картиной написано.) Я прошёл мимо, но что-то меня остановило. Я не понял, что, вернулся на несколько метров назад и проделал то же, что и прежде – в том числе рассеянно глянул на ту кашу мазков. Прошёл мимо, и опять то же чувство, что было ЧТО-ТО. Я опять вернулся и, в конце концов, вспомнил Ревалда. Тогда я стал, не проходя мимо, смотреть как бы вскользь. И… Узнал. Я там был! Это был пляж, а вверху – Ай-Петри. И всё – нерезко, как бы в дрожащем от жары воздухе. Я посмотрел название – там что-то про Ялту и Ай-Петри написано. – Можете ли представить мой восторг? То ли от художника, то ли от себя… Понявшего картину. Я понял тогда, что художник славил счастье отпуска на юге. Как слова “брызги шампанского”, были эти нескончаемые мазки всюду.

Так хорошо, если б я таким и остался. Я б так же воспринял такую картину.

Потому что, что сделал я, когда Крым вернулся в Россию?

Надо знать, как я теперь живу. – Совершенным отшельником. В невольной эмиграции. Не зная местного языка. Не имея ни одного товарища. Не проговаривая иногда ни слова вслух за день. Только и глядя, что в окно, в телевизор или компьютер. Ибо выйти из комнаты нельзя из-за жары.

Я устроил себе праздник, купив в ближайшем магазине торт наполеон. – Россия стала подниматься с колен!

Но. Я теперь другой насчёт понимания картин. Мне кажется теперь, что тот, нарисовавший Ай-Петри и пляж в стиле импрессионизма, предавал в себе художника, раз просто повторил то, как рисовали чуть не за сто лет до него. Те выражали восторг от абы какой жизни (иные голодали, но всё равно чтили этот империализм, который задал всему ТАКУЮ гонку, что дрожит всё – красота!). А художник времени хрущёвской оттепели точно не голодал. Гарин, в годовщину воссоединения Крыма с Россией, тоже не голодал, думаю. Такую сотворить дегуманизацию (не воспевая именно абы какую жизнь, пусть и ничтожную) было этим двоим нельзя. Разве что искусственно надумать, что они оба какие-то… Первый – диссидент, второй – что называется пятая колона. Людей за быдло считают. За вату, которых и изображать-то стыдно. Но это – ерунда. Они такое вряд ли выражали. Вернее другое – конъюнктурщики оба. Не подсознательный идеал их самовыражался, как это было у первых импрессионистов.

Тут же ловлю себя. Какое ж это у меня чутьё подсознанием своим подсознательного идеала автора, если при восприятии первых импрессионистов я использую дату создания вещи. (А я вообще дату создания принципиально считаю элементом произведения, причём существенным.)

Правда, я быстро нахожу увёртку: ну не без участия сознания я улавливаю подсознательное. Из-за него, сознательного момента, я и не пришёл в восторг от картины Гарина.

А то, что тот первую премию получил… Так мне не впервой быть белой вороной.

Но что, если Гарин просто принял общепринятое положение, что импрессионист изображает ценность мига как такового, тонкость нюанса в изменчивом мире. Не мизерную радость жизни, а радость мизера?

Или это одно и то же? Вот это несияние при изображении сияния как раз и есть тот мизер, с какого начинается весна. Нигде ещё ни листика из почек не пробилось.

Или вот.

На севере диком стоит одиноко… – Радость, конечно, но не ахти какой роскошной жизни.

Или вот.

Тоже не богатая жизнь.

Правда, эти три – наброски, нечто быстрое, как сам предмет изображения всегда у импрессионистов.

Но вот явно не набросок: Цена: 80000 / арт. 3015.

Ого, абы какая жизнь.

Или вот.

Эта, правда, заглаженная, без обычных для импрессионизма отдельных мазков чистого цвета. Зато какая серость! Какой мизер жизни!

Причём не обязательно привычно бедная Россия у него изображена, а и богатая Венеция – тоже бедно выглядит.

То есть, что если он просто не осознавая выбирает всегда тематическую малость, а для годовщины воссоединения Крыма по инерции оставил обычную для себя импрессионистскую технику. Не подумал.

Впервые опубликовано по адресу

http://newlit.ru/~hudozhestvenniy_smysl/6040.html