Филипенко. Возвращение в Острог. Прикладной смысл.

С. Воложин.

Филипенко. Возвращение в Острог.

Прикладной смысл.

Ненависть к фашистскому будущему традиционализма.

 

 

Кужугетович

Начну, для разбега, с себя.

Моё мировоззрение настоящего социалиста… А настоящим социализмом я считаю теперь ежедневное увеличение самодеятельности за счёт потакающего государства вплоть до исчезновения самого этого государства, что означит наступление коммунизма. – Так вот моё мировоззрение уточнилось традиционализом, когда пошли споры о повороте северных рек на юг. И традиционализм мой не поколебался от смены общественного строя в 1991 году. Наоборот, упрочился, когда каким-то чудом общественное мнение тоже повернулось к традиционализму, да ещё и подкрепилось президентством Путина, который скоро понял, что потесниться ради России на рынке никто не собирается, а, наоборот, готовы Россию уничтожить вконец, раз она оплошала. Я и раньше был за вседоговор, а с Путиным это стало возможным реально, так как он умудрился Россию не только спасти от распада, но и преобразовал армию и ВПК до степени, - впервые! - когда Россию догонять Западу впору. И всё-таки я остро чувствую дыхание эры Потребления, которое способно перед тем, как человечество погубить из-за перепроизводства, прекратить существовании России как страны из-за невписываемости её в эру Потребления.

Я сам раз подумывал, что открою счёт в Литве… Дети мои в поисках лучшей жизни эмигрировали, и я лишился родины не только духовно (с развалом СССР), но и физически – поехал за детьми.

Спасаюсь только тем, что издали словесно дерусь за традиционализм.

И вчера получил сильнейший удар от какого-то видео.

Автор аргументировал сногсшибательно: Транссиб был великой стройкой царизма, но она не спасла царизм. Надо, понимай, общественный строй менять, к капитализму Россия не приспособлена. А традиционалисты,- с их идеей-фикс статуса кво, - ведут страну к катастрофе именно тем, что предлагают великие стройки, не меняя строй. Это лишь приводит к отвлечению внимания, к закрыванию глаз на опасность. – Чего? – Фашизма такого особого. Мы-де – самые лучшие.

Столицу надо переносить в Сибирь. Вместе со сменой строя, понимай. Россия без перспективы – не жилец.

.

И я вспомнил про арктическую тоску.

Вы не слышали, что такое мереченье?

Это такое заболевание было у арктических народов. (После установления советской власти прошло.) Чаще поражало женщин. Они возвращались на уровень становления человечества.

А как человечество становилось? – В отторжении себя, мутантов бесшёрстных, от остального стада. Есть такая теория. Поршнева. – Мутация была неотения. Сохранение младенческих черт на всю жизнь. Безволосости, внушаемости, высоколобости... - Внушаемой самке внушает шерстистый отдать дитё на съедение стаду, и что? – Стресс? – От стресса все животные мрут. А эти – нет! Из-за высоколобости. Там ничем не занятые нейроны. Туда разряжается энергия и подчинения, и неподчинения. И… Самка, - а за нею другие бесшёрстные, каждый, - прокалывает дырочку в ракушке и протягивает жилку сквозь все. – Экстраординарность! Ожерелье. От него в ступор впадает сам внушатель, и ребёнок спасён. А внушаемые приобрели контрвнушение. Они перестали подчиняться сигналам первой сигнальной системы (отдать ребёнка или удрать с ним из стада). То есть они стали подчиняться второй сигнальной системе (во лбу). То есть они стали людьми. У них прекратился естественный отбор и стала человеческая культура. Первый портит такой параметр нервной системы как подвижность. Вторая этому противостоит. Но – если она богатая. А в арктических районах она не богатая. И – случается мереченье. Женщина впадает в состояние колоссальной внушаемости. Советская власть создала впечатление движения общества сперва к социализму, потом к коммунизму. И болезнь народы севера оставила.

.

А по книге Филипенко “Возвращение в Острог” (2019) впечатление такое, что вся Россия, вернувшись в капитализм, ввергла себя в опасность арктической тоски. И образом этого является обстановка в заполярном, что ли, городке Острог, выросшем возле тюрьмы (как когда-то на Руси города иначе начинались: лепились дома мирян поближе к монастырю).

То есть, получается, что Филипенко враг либералов? Или, наоборот, друг их, раз такое “фэ” выдаёт традиционалистской России, которая из-за своего как раз традиционализма и не может стать на нормальные либеральные рельсы.

Скрыто главное действующее лицо романа – Петя Павлов. Образ Второго пришествия Христа на землю. Недавний детдомовец с невероятно обострённым чувством справедливости и традиционализма. Идиот такой. Делает замечание мужикам, не там присевшим покурить – пожароопасно. Идёт с заявлением на них в милицию за мат, которым его обложили. Являет собою одиночный пикет в знак протеста против планов строительства завода на месте погорелого леса – там в стволах личинки сохранились, их дятлы едят. Куда дятлам деться, если леса не будет? Самое главное – Петя против поездки детдомовцев в Грецию на экскурсию за счёт фонда, которым распоряжается мэр, бывший зек местной тюрьмы, теперь всё в городке скупивший и заставивший приносить прибыль. Гуманист одумавшийся. Но, понимай, добрыми намерениями мостится дорога в ад.

Я догадываюсь (я на середине чтения этого романа), что, повидав Грецию, детдомовцы, вернувшись в свою заполярную пустыню, стали один за другим кончать жизнь самоубийством.

Я догадываюсь, что участковый Михаил мудро арестовал Петю на время работы следователей, прилетевших из Москвы разбираться в причине самоубийств.

И теперь мне приходится, всё это угадав, читать как следователь Александр Козлов, брошенный женой и не могущий её забыть (как большинство россиян, брошенные, мол, социализмом), - не могущий настолько, что, вон, приехав в Острог, первое, что сделал – пошёл в общественный туалет и подрочил там на воспоминание о жене.

Я намеренно обращаю внимание на этот образ, выражающий насмешку либерала над традиционалистом. Дело в то, что, намереваясь традиционализм высмеять изнутри, Филипенко сумел было меня обмануть, что он традиционалист. Я читал и чувствовал сладость аскетизма севера.

Вот начало.

"Начнём с чистого листа. Еле-еле, будто Сизиф, минутная стрелка взбирается к двенадцати. В маленькой карельской деревушке, где заканчивается осень и эта история…”.

Сердце сжимается от чего-то родного. Хоть родился я на Украине, раннее детство провёл в Узбекистане, но мне серенький север как-то душевно родной. Я аскет.

Насмешкой, наверно, надо считать и некоторый идиотизм образа Христа во Втором пришествии – Пети Павлова. И, наоборот, идеализацией либерализма, наверно, надо считать то, что бывший зек сделан успешным бизнесменом и гуманистом, и никаких аморальностей не указано как сопутствующие успешности предпринимателя. Только ум: "человек-комбинация”.

Отрицанием традиционализма, думаю, надо считать и финал ПРОЛОГА. Там, наверно, Козлов застрелился в конце:

"Александр шагает к озеру, где несколькими минутами позже в небо отскакивает оглушительное эхо выстрела…”.

Вон, сколько я догадок выставил на всеобщее обозрение. Теперь читаем, смотрим, что я не угадал.

.

Ну, в общем, угадал. В частностях – нет. Не из-за безнадёги, открывшейся детям после возвращения из Греции, дети стали кончать с собой, а сложнее. Они стали жить надеждой на ещё одно посещение Греции. И человек-комбинация был не против. Но. Его дельность, надо понимать, стала поперёк горла власти воров, как её называют в России либералы, и была послана в Острог из Москвы группа следователей (и Козлов в их числе) закрывать этого успешного дельца. Его закрыли. Посадили. Дети поняли: амба! И стали сперва сбегать. Их ловили и по просьбе директрисы детдома отправляли в психоневрологический интернат (ПНИ). Там им давали "запрещённый во всей Европе, но разрешённый у нас аминазин. После этого в приют ребята возвращались не только с покалеченной психикой, но и со справками, согласно которым сразу после выпуска из детского дома в связи со вновь всплывшими диагнозами должны были бы отправиться в ПНИ”. И тогда начались самоубийства.

Козлов всё это сообразил. Но, получилось, что он и виноват-то.

А с Петей Павловым…

Подано, что это абсолютная норма – полиции избивать попавших к ним людей. (Ну так нормально думать российским либералам: Россия – полицейское государство, род фашизма.)

Так Филиппенко, ничтоже сумняшеся, придумал или использовал реальный случай нестерильности на производстве палочек для взятия проб ДНК. Он взял, назначил производству этих палочек быть в Остроге, Пете на том производстве назначил работать, и – иногда нарушать дисциплину по рассеянности и снимать перчатки. Так Петя запачкал партию палочек. Она попала в Острожскую полицию. И Петя оказался “присутствующим” не только на месте всех четырёх самоубийств, но и на месте пятого, случившегося после ареста Пети по злой наводке директрисы детского дома. – Ну чего не сделаешь, чтоб изящно намекнуть на фашизм в России.

Должен признать, что детективную остроту Филипенко сумел создать.

Но и рыдание он из меня тоже выдавил.

В самом конце какой-то уборщик мусора в Греции вспоминает буквальное потрясение русских детей от какого-то аттракциона, - потрясение, какого тот ни у кого никогда не видел. Вспоминает, мол, и думает: "как могла сложиться их судьба…”. – Это вне процесса чтения я могу теперь рвать и метать на бессовестную выдумку автора. А в ходе чтения…

Но образ беспросветности жизни в России при всём её даже внешнем блеске Филипенко сумел передать сильно.

Короткий пример:

"Бесконечные светофоры, пробки и машины, в которых на передних сиденьях, уставившись в телефоны, не разговаривая друг с другом, проживают жизни мужья и жёны, а в детских креслах молча смотрят в окна их дети. Эпидемия одиночества”.

Не в коня корм с этой Россией и капитализмом… И противопоставлена ей Греция, в которой, как известно, всё есть.

Что говорить об Остроге.

"Город остинато. Куда ни посмотри – всё одно и то же. Сплошное нарастание ничего. Гипноз. Оглушительное в своём финале крещендо пустоты и беспрерывные вариации безысходности. Любование повторами в месте, лишённом всякого жизненного материала”.

Музыка прямо. Не потому ли здесь каждая глава называется не главой, а песнью?

Филипенко так ненавидит эту Россию, что ему удаётся аж с любовью описывать её неизбывную тоску. Аж меня чуть не обманул.

"…с ним вдруг заговаривает бармен.

- Дети потому так делают, что у нас здесь старообрядцы живут, а они в любом веке массовыми самоубийствами грешат. И жгли себя, и топились, и в землянки с голоду дохнуть уходили”.

Козлов в штыки встречает предположения бармена. Тем более, что тот признаётся, что вычитал это у Акунина. Либерал-де знатный. Не зря, мол, выискивает самые компрометирующие факты отсталости России от Запада. – Ну мощно вжился Филиппенко в традиционализм. Молодец.

Мог бы, описав, как Козлов любит свою дочку, от которой он бывшей женой не отлучён, дать ему мысль в голову жить, хотя бы, чтоб наблюдать, как она будет расти и становиться по-разному счастливой.

Нет. Филиппенко Козлова не убил так, чтоб это было определённо. Мы ж, читатели, не знаем, что это какой-то исключительный случай, чтоб следователь носил с собой оружие. Мы ж думаем, что следователь силовик, значит, с оружием. Вот Филиппенко на этом и играет в конце романа:

"…уже на берегу замечает вдруг одинокого, выбравшегося на сушу лебедя. Несколько минут следователь пристально смотрит на птицу, а затем спокойно достаёт из куртки пистолет, и над лесом раздаётся эхо выстрела…”.

Почему эхо? Так красивее? Он врага-традиционалиста провожает парадно…

Нет, он, конечно, застрелился. Он же купил для бывшей жены билеты на Веру Полозкову. Два самых лучших места. С какой стати они пусты в главе “После всего”? – То-то.

Кстати, словно дав себе отдушину от всего этого добросовестного вживания в идейного врага-традиционалиста Козлова, Филиппенко уже вне песен и эпилога дал себе оттянуться по полной и перепечатал часть просто публицистического политического стихотворения этой Веры Полозковой.

.

Мне-традционалисту вторая пощёчина за день. Фашист, мол, я…

.

А я не фашист. Мне понравилось другое видео, какое я видел позавчера. О том, как без экстремизма сменить строй в России.

Надо, мол, вернуться в фазу кружковщины. Списываться друг с другом тем, кто чувствует, что представляет собою большинство. Например, политически – Крым наш. Но главное – вопросы не внешней политики, а внутренней. Например, явно большинство согласно быть миноритарными собственниками государственных огромных предприятий. С правом голоса на общих собраниях.

Частные предприятия можно не трогать. Пусть себе живут. А вот государственные… А в России их большинство.

Организовывается частной перепиской общественное мнение, которое неминуемо станет влиятельным для власти и та законы переменит.

Без всякого экстремизма!

И – со столицей в Сибири. Перенос которой ознаменует начало борьбы за влиятельность общественного мнения большинства. И пусть Кужугетович изменит свой призыв и сопряжёт его с этим вот движением большинства.

.

Но я совсем забыл…

Я ж должен сказать самому себе, художествен роман Филипенко или нет.

А что для меня художественность? – Наличие странностей, указывающих на подсознательный идеал автора.

Так вот странностью, я могу подумать, является такое любовное описание автором своего идейного врага-традициналиста, потенциального фашиста. Могу подумать… Но могу и не подумать. Я могу подумать, что любовь у Филипенко получилась от ненависти к фашистскому будущему традиционализма. И всё. – Всё родилось в сознании, а не в подсознании. Суперскрытая публицистика. Ничего художественного, не данного сознанию автора и потому выраженного недопонятно, нету.

2 сентября 2021 г.

Натания. Израиль.

Впервые опубликовано по адресу

https://zen.yandex.ru/media/id/5ee607d87036ec19360e810c/kujugetovich-62398a17f579ea06fd2f3c26?&

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)