Евтушенко. Бабий яр. Политический смысл.

С. Воложин

Евтушенко. Бабий яр

Политический смысл

Искусством лично я считаю то, что выражает подсознательное художника и воздействует на подсознание восприемника произведения искусства. В публицистике же всё – от сознания.

 

Поспорить, что ли…

Я получил такое письмо:

http://pikabu.ru/story/evtushenko_babiy_yar_1410774 – это про историю "Бабьего Яра" Евтушенко”.

Там – статья Михаила Бузукашвили и поэма Евтушенко.

Евгений Александрович Евтушенко (фамилия при рождении Гангнус, род.18 июля 1932 г., станция Зима, Иркутская обл.) известный советский, русский поэт, прозаик, режиссер, сценарист, публицист, актер. Владеет английским, испанским, итальянским и французским языками. В 2011 году исполнилось 50 лет со дня публикации стихотворения Евгения Евтушенко "Бабий Яр".

Я полагаю, что в истории человечества не было других поэтических строк, которые нашли бы такой немедленный и широкий отклик во всем мире, как эти строки Евгения Евтушенко.

Да и много ли было в истории стихов, которые бы запечатлевались в камне, после которых создавались памятники, причем на разных континентах.

Памятник в Киеве, строки на английском языке перед музеем Холокоста в Вашингтоне. В эфире я как-то высказал свое мнение, что в ХХ веке в мире было два самых знаменитых стихотворения. Это не значит, что они были лучшими из того, что написано в прошлом веке. Потому что на этот счет у каждого свои критерии и приоритеты, и трудно сравнивать художественные произведения.

Но если измерять по степени воздействия на людей, по откликам, то, несомненно, такими были, на мой взгляд, стихотворение "Если" Р. Киплинга - стихи, написанные великим английским писателем и поэтом в 1910 году, и "Бабий Яр",написанный в 1961 году.

Я никогда не забуду день, когда мой отец пришел домой с номером "Литературной газеты" в руке. На лице его было что-то вроде ошеломления - как такое могло быть напечатано. Я никогда не забуду слез моей матери, когда она читала эти стихи.

Во время одной из наших бесед с Евгением Александровичем в эфире я спросил у него, а какова история "Бабьего Яра"? Как же случилось, что вопреки логике той жизни было все это опубликовано в те наши, жестокие суровые времена? И Женя ответил мне, что написать такие стихи было легче, чем напечатать. Вот что он сам рассказал об этом... Подробности о Бабьем Яре я узнал от молодого киевского писателя Анатолия Кузнецова. Он был свидетелем того, как людей собирали, как их вели на казнь. Он тогда был мальчиком, но хорошо все помнил. Когда мы пришли на Бабий Яр, то я был совершенно потрясен тем, что увидел. Я знал, что никакого памятника там нет, но ожидал увидеть какой-то знак памятный или какое-то ухоженное место. И вдруг я увидел самую обыкновенную свалку, которая была превращена в такой сэндвич дурнопахнущего мусора. И это на том месте, где в земле лежали десятки тысяч ни в чем не повинных людей: детей, стариков, женщин. На наших глазах подъезжали грузовики и сваливали на то место, где лежали эти жертвы, все новые и новые кучи мусора.

Я был настолько устыжен увиденным, что этой же ночью написал стихи. Потом я их читал украинским поэтам, среди которых был Виталий Коротич, и читал их Александру Межирову, позвонив в Москву. А уже на следующий день в Киеве хотели отменить мое выступление. Пришла учительница с учениками, и они мне сказали, что видели, как мои афиши заклеивают. И я сразу понял, что стихи уже известны в КГБ. Очевидно, мои телефонные разговоры прослушивались. Когда я его впервые исполнил публично, возникла минута молчания, мне эта минута показалась вечностью... А потом... Там маленькая старушка вышла из зала, прихрамывая, опираясь на палочку, прошла медленно по сцене ко мне. Она сказала, что была в Бабьем Яру, была одной из немногих, кому удалось выползти сквозь мертвые тела. Она поклонилась мне земным поклоном и поцеловала мне руку. Мне никогда в жизни никто руку не целовал. Но одно дело организовать литературный концерт и совсем другое - быть напечатанным. Мотивировка отказа в те времена была стандартной: "Нас не поймут"! И тогда я поехал к Косолапову в "Литературную газету". Я знал, что он был порядочный человек. Разумеется, он был членом партии, иначе не был бы главным редактором.

Быть редактором и не быть членом партии было невозможно. Вначале я принес стихотворение ответственному секретарю. Он прочитал и сказал: "Какие хорошие стихи, какой ты молодец. Ты мне прочитать принес?" Я говорю: "Не прочитать, а напечатать". Он сказал: "Ну, брат, ты даешь. Тогда иди к главному, если ты веришь, что это можно напечатать". И я пошел к Косолапову. Он в моем присутствии прочитал стихи и сказал с расстановкой: "Это очень сильные и очень нужные стихи. Ну, что мы будем с этим делать?" Я говорю: "Как что, печатать надо!" Он поразмышлял и потом сказал: "Ну, придется вам подождать, посидеть в коридорчике. Мне жену придется вызывать". Я удивился, зачем вызывать жену. А он и говорит: "Как зачем? Меня же уволят с этого поста, когда это будет напечатано. Я должен с ней посоветоваться. Это должно быть семейное решение. Идите, ждите. А пока мы в набор направим". В набор направили при мне. И пока я сидел в коридорчике, приходили ко мне очень многие люди из типографии. Хорошо запомнил, как пришел старичок-наборщик, принес мне чекушечку водки початую с соленым огурцом и сказал: "Ты держись, напечатают, вот ты увидишь". Потом приехала жена Косолапова. Как мне рассказывали, она была медсестрой во время войны, вынесла очень многих с поля боя. Побыли они там вместе примерно минут сорок. Потом они вместе вышли, она подходит ко мне, не плакала, но глаза немного влажные. Смотрит на меня изучающе, улыбается, говорит: "Не беспокойтесь, Женя, мы решили быть уволенными". И я решил дождаться утра, не уходил. И там еще остались многие. А неприятности начались уже на следующий день. Приехал заведующий отделом ЦК, стал выяснять, как это проморгали, пропустили? Но уже было поздно. Это уже продавалось, и ничего уже сделать было нельзя. А Косолапова действительно уволили. Ведь он шел на амбразуру сознательно, он совершил настоящий подвиг по тем временам.

Какие были первые отклики на "Бабий Яр"? В течение недели пришло тысяч десять писем, телеграмм и радиограмм даже с кораблей.

Распространилось стихотворение просто как молния. Его передавали по телефону. Тогда не было факсов. Звонили, читали, записывали. И что особенно характерно: это были в основном русские люди! Мне даже с Камчатки звонили. Я поинтересовался: "Как же вы читали, ведь еще не дошла до вас газета? Нет, говорят, нам по телефону прочитали, мы записали со слуха". Много было искаженных и ошибочных версий. А потом начались нападки официальные.

Кроме всего прочего, меня ругали за то, что я ничего хорошего не написал про русских, обвиняли во всех грехах. Меня, написавшего к " тому времени слова песни "Хотят ли русские войны", которую пели все, включая Никиту Сергеевича Хрущева, я сам это видел. И тот же Хрущев критиковал меня за "Бабий Яр" А в мире какая была реакция Невероятная. Это уникальный в истории случай. В течение недели стихотворение было переведено на 72 языка и напечатано на первых полосах всех крупнейших газет, в том числе и американских. Еще запомнил, как пришли ко мне огромные, баскетбольного роста ребята из университета. Они взялись меня добровольно охранять, хотя случаев нападения не было. Но они могли быть. Они ночевали на лестничной клетке, моя мама их видела. Так что меня люди очень поддержали. И самое главное чудо: позвонил Дмитрий Дмитриевич Шостакович.

Мы с женой даже не сразу поверили, подумали, что чья-то хулиганская выходка. Он меня спросил, не дам ли я разрешения написать музыку на мои стихи. Я сказал: "Ну конечно" и еще что-то мямлил. И он тогда сказал: "Ну, приезжайте тогда ко мне, музыка уже написана". Это была первая запись. У Максима Шостаковича есть эта первая запись "Бабьего Яра", когда Шостакович пел за хор и играл за оркестр. Максим говорит мне: "Знаете, Евгений Александрович, это совсем не профессиональная запись. Но все равно я считаю, что она уникальная и ее надо выпустить не как профессиональную запись, а как документ человеческий. Ведь это было первое исполнение самой знаменитой симфонии ХХ века?

Михаил Бузукашвили

БАБИЙ ЯР

Над Бабьим Яром памятников нет.

Крутой обрыв, как грубое надгробье.

Мне страшно.

Мне сегодня столько лет,

как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас -

я иудей.

Вот я бреду по древнему Египту.

А вот я, на кресте распятый, гибну,

и до сих пор на мне - следы гвоздей.

Мне кажется, что Дрейфус -

это я.

Мещанство -

мой доносчик и судья.

Я за решеткой.

Я попал в кольцо.

Затравленный,

оплеванный,

оболганный.

И дамочки с брюссельскими оборками,

визжа, зонтами тычут мне в лицо.

Мне кажется -

я мальчик в Белостоке.

Кровь льется, растекаясь по полам.

Бесчинствуют вожди трактирной стойки

и пахнут водкой с луком пополам.

Я, сапогом отброшенный, бессилен.

Напрасно я погромщиков молю.

Под гогот:

"Бей жидов, спасай Россию!"-

насилует лабазник мать мою.

О, русский мой народ! -

Я знаю -

ты

По сущности интернационален.

Но часто те, чьи руки нечисты,

твоим чистейшим именем бряцали.

Я знаю доброту твоей земли.

Как подло,

что, и жилочкой не дрогнув,

антисемиты пышно нарекли

себя "Союзом русского народа"!

Мне кажется -

я - это Анна Франк,

прозрачная,

как веточка в апреле.

И я люблю.

И мне не надо фраз.

Мне надо,

чтоб друг в друга мы смотрели.

Как мало можно видеть,

обонять!

Нельзя нам листьев

и нельзя нам неба.

Но можно очень много -

это нежно

друг друга в темной комнате обнять.

Сюда идут?

Не бойся — это гулы

самой весны -

она сюда идет.

Иди ко мне.

Дай мне скорее губы.

Ломают дверь?

Нет - это ледоход...

Над Бабьим Яром шелест диких трав.

Деревья смотрят грозно,

по-судейски.

Все молча здесь кричит,

и, шапку сняв,

я чувствую,

как медленно седею.

И сам я,

как сплошной беззвучный крик,

над тысячами тысяч погребенных.

Я -

каждый здесь расстрелянный старик.

Я -

каждый здесь расстрелянный ребенок.

Ничто во мне

про это не забудет!

"Интернационал"

пусть прогремит,

когда навеки похоронен будет

последний на земле антисемит.

Еврейской крови нет в крови моей.

Но ненавистен злобой заскорузлой

я всем антисемитам,

как еврей,

и потому -

я настоящий русский!

 

 

 

 

 

Я тут стою как будто у криницы

Дающей веру в наше братство мне.

Здесь русские лежат и украинцы,

Лежат с евреями в одной земле.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

лабазник избивает мать мою.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я думаю о подвиге России,

Фашизму преградившей путь собой,

До самой крохотной росинки

Мне близкой сею сутью и судьбой.

И вот что я ответил.

Хм. Впервые читаю это стихотворение.

Представляете, насколько это не совпадает с картиной, описанной автором заметки Михаилом Бузукашвили?

Причина простая. Я тогда не подписывался на ЛИТЕРАТУРНУЮ ГАЗЕТУ.

Причём тогда в Каунасе, где я жил, вокруг было полно евреев. Правда, это уже был год после окончания мною института. Институтские соученики, в том числе и евреи, большинство, уехали из Каунаса. Но было, было с кем, евреем, мне видеться. И не было никакого ажиотажа по поводу этого стихотворения. Я лишь смутно помню упрёки в адрес Евтушенко, что в Бабьем Яру расстреляны не только евреи, но и столько-то таких и таких национальностей. Эти упрёки я, наверно, читал в КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЕ, которую я выписывал.

Никакой боязни у публики не было, чтоб это было причиной нераспространения стихотворения Евтушенко. Я вообще не знаю кого-то в своём окружении, кто б интересовался стихами.

Нет. Один случай вспоминаю. Женщины из отдела техдокументации дали мне почитать переписанное от руки стихотворение Евтушенко про то, КАК москвички едут в отпуск в Грузию, чтоб потрахаться, и как там такую имеет первый попавшийся грузин. Аж помню слова: Вот уже в твои ворота забивают гол / И тебе самой охота, чтобы гол вошёл.

Причина такой нечувствительности публики к антиантисемитскому стихотворению была привычка к той мере бытового и государственного антисемитизма, что бытовала в 1961 году. Еврейский вопрос на фоне других больных вопросов был в стране где-то на двадцатом-тридцатом месте. Что называется, не о чём говорить.

Но врагам СССР такое отношение к вопросу не нравилось. Они неутомимо кричали, видно, что евреев притесняют. Сам я не знал, конечно, что ТАМ кричали. Радиоголоса с Запада глушили. Не ахти как приятно вслушиваться в слова на фоне гула. И я не слушал. Да и другие. Делать нечего, что ли?

То есть крик боли Евтушенко был несоразмерен страданиям современных ему людей. Но вполне соответствовал желаниям врагов страны, желавшим изнутри её развалить (что и вышло через 30 лет постоянной долбёжки в одно и то же, в одно и то же).

Лично я вообще практически нисколько не претерпел от антисемитизма, хотя признаю, что я - исключение, судя по тем рассказам, что мне тут говорили сотрапезники по благотворительной столовой.

Но. Раз западные спецсужбы долбили, то советские спецслужбы реагировали. Потому и случилось то, что вы назвали историей. Тем более реагировали, что такая стыдная вещь, как антисемитизм, в стране-то существовал. И бытовой и государственный.

Выкорчевать его наверху казалось больнее, чем замалчивать. – Вот и всё.

Не ахти какое прегрешение послевоенной советской власти.

Но.

Сколько я заметил – по тем же сотрапезникам столовой – ненависть к стране с антисемитизмом, из-за которого, в частности, они из неё уехали, – ненависть имеется.

Имеет даже смысл, по-моему, её раздувать. (Что и сделал тот, кто прислал вам эту статью и стихотворение и музыку, которую противно слушать, по-моему, если себя не заставлять.)

Почему имеет смысл раздувать?

Потому, думаю, что главной причиной переезда в Израиль был не духовный фактор (вон от антисемитов), а материальный (здесь, в общем, богаче живут). То есть – мещанство.

В этом стыдно признаться. Всё-таки советскость оставила след – презрение к мещанству. Хоть СССР был очень и очень мещанской страной (из-за чего и случилась реставрация капитализма).

Итак, презрение к мещанству – как-то осталось. И надо его заглушить духовностью, мол. Для чего ненависть к антисемитизму хорошо годится. Ненависть к тоталитаризму – тоже. К самому коммунизму – тоже.

В стихотворении Евтушенко тоже клеймится мещанство. Оно выставлено источником антисемитизма. И это верно. Мещанство – источник любого национализма.

Мещанство – для точности – это иметь идеал Пользы.

Сам Евтушенко – типичный мещанин. О чём свидетельствует место его проживания. (Я – тоже. И ненавижу в себе это мещанство.)

А Евтушенко – не ненавидит в себе мещанство. Он ему служит верой и правдой.

Всегда. И тогда – тоже.

Объясню.

Слава, даже скандальная, не приносящая немедленную материальную пользу (как у Евтушенко в СССР), всё-таки имеет отношение к идеалу Пользы. Не то, чтоб Евтушенко предвидел, что переедет в США, и ему зачтётся, как он пакостил СССР. Но если эмоции это механизм дальнего предвидения, то Слава с Пользой где-то сходятся.

И некоторым образом ему было выгодно стихотворением "Бабий яр" схватить за хвост птицу Славы. То же – и с упоминаемым в статье Анатолием Кузнецовым, который написал роман (или повесть?) про Бабий яр, а вскоре удрал на Запад. (Этот роман я уже читал, хотя сейчас абсолютно не помню, что там с кем происходило.)

Я думаю, что догадываюсь, почему я забыл. Заодно, думаю, что понимаю, почему на меня не подействовало сейчас прочтённое стихотворение Евтушенко.

И роман, и стихотворение – публицистика. Строго говоря – это вещи, находящиеся за пределами искусства. А искусством лично я считаю то, что выражает подсознательное художника и воздействует на подсознание восприемника произведения искусства. В публицистике же всё – от сознания. Это сухо.

Если я сам имею живое отношение к вопросу, затрагиваемому публицистикой, то меня это публицистическое произведение затрагивает. Если нет – то не затрагивает.

Стихотворение Евтушенко об отпустивших себя москвичках в Грузии (оно тоже публицистическое – язвило москвичек) меня ТОГДА очень трогало. Натурализмом. Я ещё был девственник. Мне плевать было на сарказм автора. – Там "рисовалось" совокупление. А стихотворение "Бабий яр" на меня, лично не претерпевшего антисемитизма даже тогда, теперь не действует.

Понимаете?

Или это трудно понять?

Мне вообще неприятна обострённая чувствительность к антисемитизму. А Евтушенко её выдал. Да ещё и в конъюнктурных целях.

Я его с очень давних пор презираю. За публицистичность. За непричастность к искусству, каким я искусство понимаю.

Это стихотворение лишний раз меня утвердило в презрении к нему. Про что выгодно – про то и пишет.

Я ему не верю, понимаете? Он то, что называется "нос по ветру". Приспособленец (даже если притворяется неприспособленцем).

Извините, что так надолго оторвал вас, причём писаниной, что вам совсем не по шерсти, наверно.

Больше не буду.

Потом оказалось, что там ещё была пристёгнута, в частности, запись http://www.youtube.com/watch?v=cTgS7jtgA_g исполнения Новосибирским академическим симфоническим оркестром Симфонии № 13 “Бабий яр” Шостаковича с изменённым текстом. И мне пришлось вставить стихи в таблицу слева, а справа – новую редакцию.

Информатор думал, что это сейчас текст кто-то исправил. Но я нашёл сайт http://holocaustmuseum.kharkov.ua/didgest-e/didgest-2004/1-2004/inhistory.htm где сказано, что переделал сам Евтушенко: иначе не хотели симфонию пускать к исполнению. И гораздо больше он переделал, чем мы слышим. То, что слышим, – воля Шостаковича.

То есть Евтушенко ещё раз доказал, что он приспособленец.

20 октября 2014 г.

Натания. Израиль.

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)