Интересно, найду я перец в “Оттепели” (1954) Эренбурга? Что-то мне шепчет, что не найду. И потому начну-ка я об этой повести писать. Потому что иначе, чую, мне его не прочесть.

Почему я его тогда не прочёл? – Наверно, потому, что был безнадёжный провинциал.

А почему я думаю, что повесть дешёвка? – Наверно, потому, что автор давит на любовную интригу. – Это ж банально. Нет?

Разные вариации на тему: нельзя, но хочется. В любви… В рисовании…

Этика долга и этика счастья.

"Книга должна воспитывать, а не сбивать с толку...”, - говорит Соня, подозреваю, думающая иначе.

Всё – на противоречиях. Но не мастеровитость ли это Эренбурга, а вовсе не носитель подсознательного идеала как результата столкновения долга и счастья?

Я в те годы, помню, был за долг, а большинство – за счастье или за пользу. Если я блудил, то – как бы вынесено это было за скобки. Кончив институт, я начал эстетическое самообразование. Это был путь к счастью. Но я его запер в ранг хобби.

На обоих полюсах есть халтура и честность…

(Странно, отчего это я так терпимо отношусь к введению меня, читателя, в наверно сложную экспозицию?)

Все всё сознают… И свою халтуру… И художник Володя, и актриса Танечка.

Пример честности: Лена, жена директора завода, от осознанного вдруг отсутствия любви к мужу дом свой ощущает теперь: "Как будто я и не жила здесь - все чужое”. – Мне это любопытно за неожиданность. Я, уверенный, что моя жена за меня пошла не по любви, а потому, что мы очень подходили друг к другу, - я не могу себе представить такого же переживания в своей жене и – чтоб я не заметил этого, если б такое на неё навалилось. То есть что: она меня любила? Или просто она другого рядом где-то никого не любила, а эта Лена знает, что любит Коротеева.

(Это я стараюсь вжиться в повесть…)

Всё сугубо личные проблемы. Бледной тенью мелькнуло о новом человеке:

"Если бы, когда я [это Лена думает] вступала в комсомол, кто-нибудь рассказал, до чего я докачусь, я первая запротестовала бы: "Гоните такую!"”.

Я вспоминаю себя в те годы. Я вскользь сказал комсоргу группы, что мы, комсомольцы, конечно же не занимаемся тем, для чего комсомол предназначен – для коммунистического самовоспитания. – Как он возгорелся гневом… И, случайно скоро подошло время перевыборов комсорга, выдвинул меня, и все радостно (что не их выдвинули) проголосовали. А я, честный, быстро схлопотал выговор с занесением в личное дела; и вообще стоял вопрос об исключении из комсомола и, следовательно, об отчислении из института.

Интересно, почему о новом человек мелькнуло у Эренбурга? – От подсознания, может?.. Серописание у него не оттого ли, что нет ни у кого в душе высочайшей идеи, для которой революция делалась когда-то? Он же её готовил когда-то, в тюрьме сидел в 1908-м.

А это именно серописание. Сермяжное. Мне потому, наверно, легко читается потому.

А вот – ещё косвенный залёт в те выси:

"Она [мама Лены] замечательная женщина, побольше таких - и мы быстро коммунизм построим. Но в чувствах она ничего не понимает”.

М! Какое глубокое чувство у Соколовского… – Всё неординарные что-то персонажи у Эренбурга. Это зачем? Чтоб доказать, что личность – это ого что?.. Да и это доктор Вера… – Пара… Поздняя любовь.

А вот ещё проблеск огромного:

"Я [это Лена] теперь понимаю, какие люди сделали революцию. Если бы я смогла чему-нибудь у него научиться! Идти рядом - уж одно это приподнимает...”.

Об отце халтурщика-художника, Пухове. Он бывший учитель. И добился,- через Москву, - чтоб приняли в институт непринятого медалиста… – Опупеть. – Вот где соединение личного и общественного! – Уходящая натура… Смертельно болен.

(Я почему-то совершенно не скучаю, читая. Неужели – от знания, что это – знаменитая книга? Целая эпоха её именем названа.

На днях, на “Красном проекте”, говоря о Берии, кто-то сказал, что не важно, кто победил в той кремлёвской склоке за власть. Любому победителю нужно было что-то, наконец, народу дать.

Может ли быть, что Эренбург это чувствовал, раз дал своему Соколовскому что-то такое впрямую высказать; потому-де Журавлёва – мужа Лены – скоро с директорства снимут. Соколовский это, правда, сказал, начитавшись чего-то правительственного в газете. То есть ничего подсознательного тут нет. – Для меня наличие подсознательного – самое главное.)

Что важнее: статья Пухова о вреде раздельного обучения, которую можно написать сидя, или его помощь конкретному пацану, требующая ходьбы…

"…общество состоит из живых людей, арифметикой ты ничего не решишь”, - говорит этот Пухов своей рационалиствующей дочке Соне.

Понятно, почему Эренбургу не понравилась власть большевиков в 1920 году. Те подходили ко всему грубо. Теперь, после смерти Сталина, он ожидает конца такой практики и, похоже, даёт рецепты власти, раз его там уважают. Как Пушкин Николаю Первому в 1826-м. Но Пушкин-то соображения об образовании написал, а не произведение, претендующее на именование его художественным.

Не потому ли в повести как-то близко чувствуется Москва? А ведь тут провинция.

"А ты молодая, комсомолка, ты дерзать должна, а не отмахиваться. Я ведь знаю, что у тебя горячее сердце, почему ты надеваешь на сердце обручи?”, - выговаривает Пухов Соне.

Настоящие-то революционеры перебиты за столько лет сталинских репрессий. Пассивность вошла в кровь нового поколения. То есть Эренбург понимает всю громадную трудность поворота, ему желаемого.

"Идешь впотьмах, кажется, что перед тобой счастье, а еще шаг - и разобьешься. Ужасная игра! Как у меня с Савченко...”, - думает Соня.

И я понял, почему Эренбург любовные дела взялся описывать. – Потому что они – хороший образ того, как не понятно, как жить, чтоб по большому счёту было хорошо.

Даже художник-халтурщик Володя Пухов страдает от своего халтуренья… Все такие сложные… Интеллигенция.

Второй день чтения. Признаюсь, что ждал, когда дойдёт мой распорядок дня до чтения. Скорей в этот маленький мирок со знакомыми мне людьми. – Я себя не узнаю. Неужели банальная жажда узнать, когда Ганс получит свою Гретхен? Великое мелькает так редко, что, может, повесть и не о нём (о, мне потому, наверно, интересно, что у меня ж пристрастие к великому). Тут у всех любови великие, потенциально глубокие, с идейной составляющей. И – взаимные, но с внутренними препятствиями. Что идеализация, пожалуй (если судить по себе и моему окружению в те годы). А раз идеализация, то ни о каком реализме речи быть не может (угадал, мол, будущее). Я просто с удовольствием погружаюсь в мир – боюсь сказать – страстей.

Плохие в меньшинстве… Журавлёв, Хитров. – Такого тоже не бывает. Идеализация.

"…виноград в Якутии...”. – Мысль Коротеева, ультраположительного персонажа.

А чего это Эренбург так невоздержан, а? – Время гражданского романтизма прёт?

"Народ наш совершает изумительные подвиги, о нем справедливо говорят - герой. Нужно, чтобы и каждый отдельный человек был таким”. – Мысль Коротеева.

То и дело внутренние монологи персонажей…

Опять проблеск огромного.

Эренбург его явно затаил и им питает по капле, то одного персонажа, то другого, то третьего – всех явно хороших.

Легки на помине – нехорошая масса… Поверившая со слов болтуна и подлипалы Хитрова в несоветскость Соколовского.

А тот, конструктор, и дома работает. Увлечён.

Со мной, я тоже был конструктором, считанных раз-два было такое. Дома я занимался искусствоведением. Для него и с работы уходил во время, почти никогда не задерживаясь. – Совершенный совок. Для себя…

Очень мягко исчез Журавлёв. Сняли. За невнимательность к людям, понимай. (Буря повалила бараки рабочих.)

Что это Эренбург, как с высоты птичьего полёта?..

А не надуманность ли, что любящие друг друга Соня с Савченко и Лена с Коротеевым не сходятся?

Соня уехала по распределению в Пензу, а Савченко, так и не понимающий, что ж будет с ними, почему-то весел и думает, что скоро коммунизм.

Эренбург смеётся так?

А нам известно, что тот “Гамлет” сыгран был плохо. Танечка Офелию по крайней мере плохо сыграла…

А время идёт к весне.

(Я не знаю, как бы мне читалась эта тянучка, если б я не отчитывался здесь. Жаль, если так ничего экстраординарного я не почую. Хоть я и заявил сразу, что перца не жду.)

"…Соколовский, несмотря на все его колкости, наивен, как отец: они оба верят в справедливость...”, - думает Володя, усомнившийся было халтурщик.

И эта пара влюблённых почему-то не сходится. – Стиль такой у Эренбурга…

Неужели это основательно? Ибо он не знает, как возродить огромность… Левые шестидесятники очень скоро выдохлись с историческим оптимизмом и загрустили в дурном предчувствии…

И вот ещё промельк огромности:

"Почему все началось у нас, а, скажем, не в Брюсселе? Вероятно, у нас было меньше хлеба и больше сердца…”,- письмо Соколовского дочке, маленькой увезённой до войны бросившей его женой в Бельгию. То есть Соколовский верит в будущий коммунизм на всей планете.

А Эренбург?

Коммунизм, наверно по Эренбургу, это такое же трудно достижимое счастье, как всё, вот, несходимость любящих пар во всей повести. – Не понятно, как до счастья дойти, как ни кажется оно в принципе достижимым. – Почему-то счастье всё не наступает…

Дело не в плоховатых людях вокруг – вон, исчез Журавлёв. И что? Как не было его, а счастье не пришло.

Оттепель – ещё не весна…

Так. Танечка с Володей через полгода встретились. Оба в миноре.

Хм. Мысль. Они оба – люди искусства. А там же тоже, как с коммунизмом, совершенная неопределённость, как быть, чтоб творить. Чтоб получалось. Как у Сабурова. А страна – явно не к коммунизму идёт, раз к Сабурову, наконец, пришли, но на выставку взяли самое плохое. – Как я это понимаю… Я ж тогда тоже через несколько лет вступил на ту дорогу с принципом, выявившимся позже: “если не я, то кто же”…

И вот эти двое наблюдают за двумя юными влюблёнными. И… Володя пустился ломать лёд на луже…

Я с грустью думаю о нынешних скоропалительных любовях в сериалах со сплошь хорошими концами… – У Эренбурга по сравнению с этим не серость, а блеск.

Не понятно. Я на середине повести, и в повести уже не оттепель, а весна.

Коротеев, наконец, Лену целует. И кончилась первая часть. А перед этим – можно было понять – нашли взаимопонимание Соколовский и Вера Григорьевна. И Савченко как-то к счастью причастился.

Под сурдинку всё.

Что ж этот коммунизм-взаимная-любовь – нам всем – с Эренбургом включительно – примерещился, что ли?

Или я и сам так думал… Попозже. Не по Хрущёву, конечно (с его коммунизмом в 1980 году), а что эта всепроникающая ложь в один прекрасный момент всем надоест, и дорога в коммунизм откроется со временем, как созревший плод вдруг падает с ветки, раз все его хотят.

Бац. Соколовский взбунтовался. Он, да, главный конструктор, но, мол, надо и с директором считаться. – Это Коротеев сомневается. В счастье он, а… в сомнениях.

Личное счастье – не венец всему…

Технический рывок не проходит сквозь простую человеческую инертность.

Что: Эренбург коммунизм связывает с материальным ультрапрогрессом? Или это – неуёмность личности Соколовского?

Коротеев писательски неуклюже выведен из схватки: он был в отпуску.

Вообще, что происходит? Опять пошли по второму кругу, как при Сталине? Общественно-материальное впереди личностно-идеального?

Новые заморочки, кампании всякие. Суета. То ли дело в первой части были большие чувства… А это как читать? Сил же нет? Какой-то партбосс Трифонов… Тормоз.

Ленины будни. Как это читать?

Интересно, хоть один раз слово “коммунизм” будет во второй части?

Их три во всей повести. 2 – в первой части и 1 перед концом:

"Когда я был студентом, я даже увлекался коммунизмом, но потом отошел от политики... ”, - говорит Феликс, бельгиец, муж дочки Соколовского.

Слов “революция” в первой части 6, во второй – 1:

"Я [дочка Соколовского, гостья из Бельгии] думала, что у вас революция во всех областях, а теперь мне кажется, что вы предпочитаете старое”.

Плохо дело. Я умерю свой пыл отчитываться тут вот. И вообще читать стало возможным лишь по одному-двум коротким абзацам подряд. Потом надо прерываться. Надого.

Ещё на следующий день чтения я начал с поисков, не сказал ли кто, что Эренбург плохо пишет.

Сказал. Симонов:

"…беглость и поверхностность наблюдений” (http://lgz.ru/article/-29-6560-20-07-2016/pochemu-ottepel-/).

Действительно. Колоссальное уважение к инженеру Коротееву обосновано не его инженерными достижениями, а культурным и моральным уровнем. Как-то подозрительно много культуре уделяет Соколовский. Прямо Леонардо да Винчи какой-то. Конструктор от бога, знает “Молодость” и “Старость” Гойи… Собственно не показано, как влияет на трудных подростков старший Пухов. Предложено верить. Всей диалектике взаимных Любовей предложено верить, да и схематична она: сперва сторонятся, а потом вдруг сходятся.

Сам Эренбург, пишут, "признавал, что она неудачна” (Там же).

Я, пожалуй, не стану дочитывать эту ерунду.