С. Воложин
Бунин. Чистый понедельник
Художественный смысл
Бунин не повтором гипнотизирует, а ЧЕМ-ТО. Когда вы натыкаетесь на противоречие, с вами становится какое-то изменённое психическое состояние. |
Нне зннаю.
Смею ли я пытаться приближаться к толкованию рассказа Бунина “Чистый понедельник” (1944)… со своими сомнительными методами.
Должен сказать, что надо мной довлеет несколько свежих выпадов против меня русских патриотов в духе сталинской кампании о безродных космополитах. За то, что избранная мною теория художественности аполитична. Да и аморальна. Только в той сталинской кампании не корили за атеизм. А сейчас корят.
"…зачем же Вам, человеку не русского происхождения, соваться переиначивать каноны русской литературы, которые именно и только на нравственности что творца, то и творения, всегда стояли, стоят и стоять будут?” (Игорь Семиреченский).
Происхождение у меня действительно нерусское, но чувствую я себя – русским. А поскольку Россию вижу как страну мессианскую, то, наверно, могу себе позволить сопрячь науку о литературе (штуку аполитичную и внеморальную, зато имеющую отношение к истине и, следовательно, к предсказанию будущего, и то – благое) с выступлением против иных русских патриотов.
К науке, по-моему, относится ориентация на дату создания произведения и на представление, что художественное произведение творится под воздействием идеала, а тот – инерционен. И, если есть произведения Бунина около 1944 года, созданные вдохновением от ницшеанского идеала (а такие есть, см. тут, тут, тут), то и “Чистый понедельник” тоже создан под тем же влиянием. А то, что сплошь православные ценности в рассказе мелькают… Так то как раз художественность-то и обеспечивает – “говорение” через наоборот.
“Говорение” я не зря взял в кавычки. Я тем подбиваю клинышки под свою идею-фикс, что художественность – это след подсознательного идеала. Именно подсознательного. Как ницшеанец Николай Гумилёв, пишут, крестился на все церкви, так дразнит себя и Бунин в этом рассказе: любящая всё церковное главная героиня перед тем, как уйти в монастырь отдаётся – без любви – “я”-повествователю. – Богохульство. Хочется думать, что подсознательность идеала обоих писателей обеспечивается иномирной сутью ницшеанства, ими не осознаваемая, но чуемая чем-то похожей (своей метафизикой, думаю) на христианский тот свет.
Этот нехристианский тот свет так и чуется в конце рассказа (в подчёркнутых местах):
"Но только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер, — уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то очень внимательно смотрел на них. И вот одна из идущих посередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот.
12 мая 1944”.
В этот день завершилась Крымская наступательная операция.
"В ночь с 8 на 9 мая 1944 года он записал:
“Час ночи. Встал из-за стола — осталось дописать несколько строк “Чистого понедельника”. Господи, продли мои силы для моей одинокой, бедной жизни в этой красоте и в работе!”” (http://philosofiya.ru/articles_bunin.html?id=124).
А словам писателя вне его произведения верить нельзя.
Советский Союз побеждал. Значит, невозможность вернуться на родину увеличивалась. Жизнь – безнадёжно плоха. И есть единственная отдушина блезирная – сотворение Абсолюта красоты. Недостижимой. Которую можно только помыслить. Измыслить. В полной свободе от действительности. То есть аполитично, аморально. Миг – ценность в этой метафизике. Навеки преходящий миг. Увековеченный творением художника.
Последняя сцена происходит в Марфо-Мариинской обители.
"Церковь Марфо-Мариинской обители, где главный герой в последний раз видит свою возлюбленную, построена по проекту А. В. Щусева в 1908—1910 гг. В ней древнерусский стиль органически сочетается с модерном” (http://www.literaturus.ru/2016/07/analiz-smysl-nazvanija-chistyj-ponedelnik-bunin.html).
А модерн – это тоже разновидность ницшеанства. Где-то я читал, что иконы, писанные представителями этого стиля, иными служителями церкви не могли быть приняты как иконы.
Есть особая жуткая прелесть грешить вблизи святого…
А вот иное, но то же:
"Я привозил ей коробки шоколаду, новые книги — Гофмансталя, Шницлера, Тетмайера, Пшибышевского”.
"Пшибышевский стал чем-то вроде двойника Ницше — по крайней мере для широкой российской общественности” (http://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9F/pshibishevskij-stanislav/zaupokojnaya-messa/1).
“Отношение Гофмансталя к Ницше – это не только восхищение воззрениями влиятельного философа, возложение на себя роли его иллюстратора или адепта” (http://doc.knigi-x.ru/22filologiya/137555-1-annotaciya-rassmatrivaetsya-programmniy-tekst-gugo-fon-gofmanstalya-pismo-1902-svyazi.php).
“Все творчество Шницлера отражает типичное настроение умственного "аристократа"… Антиморалистическая мораль Ницше…” (http://www.magister.msk.ru/library/trotsky/trotl477.htm).
“…формулируя то или иное суждение, он нередко вольно или невольно пользовался “вокабулярием” Ницше… “Теперь я в гипнозе эстетических увлечений — зачитываюсь литературой Пшибышевского, Тетмайера” (http://ec-dejavu.ru/n/Nietzschismo.html).
Понимаете, как сладко быть ницшеанцем на фоне тяги героини к монашеству?
И вы должны понять, что эти тонкости позволяют на себе паразитировать моей идее-фикс, что ницшеанство настолько ускользающее умонастроение, что его иномирная суть может пониматься как подсознательная, и потому это порождает именно художественность.
Одним из проявлений её является то, что вы читаете, как загипнотизированный. Ничего не происходит, а вы – читаете.
Гипнотизирование повтором не является художественностью, потому хотя бы, что не имеет отношения к идеалу.
Так Бунин и не повтором гипнотизирует, а ЧЕМ-ТО. Когда вы натыкаетесь на противоречие, с вами становится какое-то изменённое психическое состояние.
Вот полуфраза самого начала:
"Темнел московский серый зимний день, холодно зажигался газ в фонарях, тепло освещались витрины магазинов…”.
Почему в фонарях "холодно”, а в витринах "тепло”? Разве не газовые светильники и там и там? – А это просвечивает иномирие. “Над Добром и Злом”, как говорят о ницшеанстве.
"…гуще и бодрей неслись извозчичьи санки”.
От густоты разве можно бодрей нестись?
"оживленнее” – "мутно чернеющие прохожие”.
Тоже не сходится.
"…не знал и старался не думать”.
Это напряжение. Ой, как я это помню.
И пошли перечисления мороки вдвоём: "в “Прагу”, в “Эрмитаж”, в “Метрополь””, “к “Яру”, в “Стрельну””, “в Художественный кружок”, “концерта Шаляпина”, “В “Метрополь””, “в Новодевичий монастырь”, “возле могил Эртеля, Чехова”, “к Егорову”, “дом, где жил Грибоедов”.
Но не как у Чехова; тот доводит вас до предвзрыва. А с Буниным вам не успевает надоесть, хоть и описывается нуда, как и у Чехова. – Текст вас берёт в плен так, что вы и не заметили как. И всё время тоска, тоска какая-то… Как и у Чехова.
Одно слово – ницшеанцы оба.
А если героиня всё же отдалась, то сразу исчезла навсегда.
Абсолют.
22 декабря 2017 г.
Натания. Израиль.
Впервые опубликовано по адресу
http://www.pereplet.ru/volozhin/550.html#550
На главную страницу сайта |
Откликнуться (art-otkrytie@yandex.ru) |