Белый. Симфония. Художественный смысл.

Художественный смысл – место на Синусоиде идеалов

С. Воложин

Белый. Симфония

Художественный смысл

Подсознательный идеал метафизического иномирия, принципиально недостижимого.

 

Скука

Представьте, читатель, как я себя ограничил… Я занимаюсь открытием художественного смысла произведений неприкладного искусства, которое, по-моему, заключается в отнесении автора произведения имярек к одному из типов идеалов. Именно типов. Потому что просто идеалов бесконечное множество. (И они исторически плавно превращаются из одного в другой. Из-за плавности их и много.) А типов – всего несколько штук. И вот я занимаюсь такой скукой, как подысканием из этих нескольких, какой годится для произведения имярек. – Представили, какая скука? – Как бы однообразная деятельность.

Особенно скучно, если заранее и верно угадываешь, к какому идеалу что отнести.

“Симфония (2-я драматическая)” (1901) Андрея Белого мною до чтения отнесена к ницшеанству. То я считаю результатом крайнего разочарования в обществизме, так сказать. Которое мнится автору как непереносимая скука.

Первая же фраза это подтвердила:

"Стояла душная страда”.

Вторая – тоже:

"Мостовая ослепительно сверкала”.

В первом абзаце оказалось две "скуки”.

Во всём произведении – если Find-ом спросить: “ску”, - их 60.

Можно не читать дальше?

Нет. Есть проблема. Она от скуки отводит. – Я думаю, что в подсознании каждого ницшеанца есть подсознательный идеал метафизического иномирия, принципиально недостижимого (отличающегося от христианского того света с его принципиально достижимым Царством Божиим на небе и с существованием там прощённых в виде бестелесных душ). Это мнение – о прекрасно недостижимом антихристианском иномирии – мною выведено из диссертации Матюшкиной. Но сама она впрямую так не написала. Хоть был уже 1997 год, и написать уже можно было открыто, что угодно. – Всё – как-то около. – Вот, любой отрывок:

"В диссертации Нижеборского А.К. " Проблема символа в гносеологии русского символизма (Брюсов В. и А.Белый) "(1982 г.), на основе анализа "Симфоний" А. Белого, делается вывод о значительности в творчестве А. Белого образа Вечности: "Для него вечность не абстрактное понятие, не философская категория для обозначения бесконечной протяженности времени, а символ некоего могущества над временем, осязаемая избранным, бесконечная не только во времени, но и в пространстве область владычества Бога"”.

И нет немедленной критики этих слов. А тут – скорее обратные моему пониманию ноты слышны: "могущества… область владычества Бога”.

Так там, в диссертации Матюшкиной, всюду. И, получается, – никакого торжественного пессимизма.

Ну да, озарение мне шепчет, что я – прав. Что от скуки Этого мира, который с Богом христиан, бежать хочется в мир иной, без этого Бога, и чтоб радость бегства была в недостижимости цели бега. – Но как это доказать?!? Как не заразить словесными пассами, как это делает Андрей Белый…

"Стояла душная страда. Мостовая ослепительно сверкала.

Трещали извозчики, подставляя жаркому солнцу истертые, синие спины.

Дворники поднимали прах столбом, не смущаясь гримасами прохожих, гогоча коричнево-пыльными лицами.

На тротуарах бежали истощенные жаром разночинцы и подозрительные мещане.

Все были бледны, и надо всеми нависал свод голубой, серо-синий, то серый, то черный, полный музыкальной скуки, вечной скуки, с солнцем-глазом посреди.

Оттуда лились потоки металлической раскаленности.

Всякий бежал неизвестно куда и зачем, боясь смотреть в глаза правде”.

Я подчеркнул слова с негативной аурой. Подстать и звукопись под слово “скука” и “серость”:

Стояла душная страда. Мостовая ослепительно сверкала.

Трещали извозчики, подставляя жаркому солнцу истертые, синие спины….”.

Будет ли доказательством антибожественности подсознательного идеала отсутствие злодея в злом деле?

Или может, доказательством сослужит тот факт, что есть тень религиозного служителя – персонаж со смешной фамилией Поповский?

Сюжета, вроде нет. Всё – несвязанными отрывками о коротких промежутках времени. Как при плохом показе кино – с мельканием кадров. – Можно попробовать подобрать, что там о Поповском, не читая всю вещь…

"С противоположной стороны улицы открыли окно и подошли некие к окну.

То были две женщины с равнодушными, бледными лицами; они были худощавы и в черных чепцах.

Они были в черном. Старшая равнодушно указала на прохожего, заметила: "Поповский".

А уже Поповский проходил. Никакая сила не могла сказать, куда он придет.

 

Улица выходила на площадь. Поповский уже брел вдоль площади.

На площади коптил керосиновый фонарь.

 

Поповский был консерватор. Его ненавидели свободомыслящие за свободное отношение к их воззрениям.

Светлые головы супили свои безбровые лбы перед тщедушной фигуркой.

Он имел дерзость не бояться холостых зарядов, а настоящие пролетали над его головой, потому что очень мал ростом был Поповский.

Поповский был церковник. Он чурался диавола и прогресса. Он полагал, что мы доживаем последние дни и что все, что блещет талантом, от диавола.

На знакомых он подмечал налет бесовщины, а по вечерам читал Евангелие. Поповский был насмешник. Его тонкие губы всегда кривились от чуть видной усмешки. Во всяком мнении он отыскивал смешное и все браковал.

Таков был Поповский, и никакая сила не могла его сделать иным.

 

Еще с утра Поповский ходил по своим знакомым рассказывать о своей начитанности.

Он был в калошах и держал под мышкой ненужный ему зонтик”.

Неприятный тип, как и всё тут. Но не воплощение зла.

"У Поповского болели зубы: он был по ту сторону добра и зла, равно забыв Бога и черта”.

Он – воплощённый ницшеанец без этого моего приписываемого им иномирия. Что хорошо. Потому что автор против такого. Т.е. иномирие находится в подсознании автора в качестве идеала. А?

Или надо всё же вещь нормально прочитать?

Нет. То и дело повторяется про боязнь смотреть в глаза правде:

"А по Рязанской железной дороге катился товарный поезд с черкасскими быками; быки выставляли свои сонные морды, а паровоз, как безумный, кричал.

Он был злорадный и торжествовал, подвозя поезд с быками к городским бойням.

И все это знали. И каждый боялся взглянуть в глаза правде. И у каждого за плечами стояла скука, среди мелочей открывая бездонное”.

Не почти ли в лоб говорится о том, что я хочу видеть подсознательным идеалом? (И тогда это произведение не художественное, а иллюстрация знаемого мировоззрения – ницшеанского…)

Или не в лоб? Ибо говорится о каждом. А каждый – настоящим ницшеанцем презираем. Ибо он сам, настоящий ницшеанец, – не такой как каждый. Тогда каждый здесь явно не христианин, который не боится смерти, потому что ждёт его тот свет, Божий, и вечная жизнь прощённой души.

Ну? А из тайной гордости противопоставления себя каждому разве не проглядывает бесстрашие и приятие в позитивном ранге недостижимости своего иномирного идеала?

"И обернувшийся смельчак внезапно смирялся ее [скуки] грозящим пальцем.

Она была всего ужасней белым, солнечным днем...”.

Бр.

Сладкий ужас.

Не для каждого…

Но стоп! Вот лобовое высказывание на тему моего озарения о недостижимом иномирии:

"Так, прочтя о времени и пространстве как априорных формах познания, он [молодой философ] стал придумывать, нельзя ли заставить себя ширмами, спрятавшись и от времени и от пространства, уйти от них в бездонную даль”.

Чем не Вневременье и Апространство? – И – прощай надежда считать знаменитую вещь Белого художественной…

Или и тут… автор же смеётся над молодым философом. – Так кто ж он сам? Не есть ли пребывание в подсознании является состоянием мерцания: то иномирие в сознании появится, то исчезнет?..

И потом – сплошные ж несвязности кругом:

"Но позвонили. И философ, закрыв крышку пианино, ушел в соседнюю комнату.

Комната осталась пуста: только Критика чистого разума лежала на столе.

Вошедшая женщина в черном равнодушно глядела на Критику чистого разума, подперев рукой в перчатке свое худое, морщинистое лицо.

В руке она держала ридикюль... Уже солнце склонялось; из огненно-белого становилось золотистым...

В нижнем этаже кому-то выдернули зуб”.

Это ж выражение Апричинности! – Вот это-то точно нецитируемо (и, значит, художественно).

Или это так показывается броуновское движение в обществе… Когда наблюдателю ничего из происходящего не понятно.

Читать стало скучно.

Да. Надо будет претерпеть и это. Они такие – произведения ницшеанцев. Читателя им надо довести до предвзрыва от скуки. Ценность – в том, что он, читатель, вообразит, каков результат всевзрыва.

Хм. Надо же… Повторы предложений стали мощными стимулами предвзрыва в описании бала-рая…

И. Я пролетел. – Взрыв дан. Гроза в городе. Философ сошёл с ума, ещё один (под именем демократ) – застрелился…

А. Понял. И всё прошло и пошло то же.

Нет. С изменением. Музыка описана конгениально с неназванным иномирием. – Старая идея: достижительность для ницшеанца есть одна – в гениальном произведении искусства (тут оказалась музыка).

А у меня возникла мысль: как мог Белый назвать произведение Симфонией? Всё ж – такое разрозненное… А в музыке всё так, наоборот, связано… Например, ладом. Знаете, что такое лад? Это набор нот, из которых состоит мелодия. Никаким не слухом это мы слышим. Мы это воспринимаем непосредственно подсознанием. Лишь оно, могущее всё, наверно, засекает, что какие очередные ноты ни звучат, а всё же никогда не звучат некоторые ноты. Это чудо – так уметь.

Или это – образ иномирия такого, апричинного. Всё связано одинаковой бессмыслицей-жизнью. Потому сам текст какой-то телеграфный. Отрывистый.

Но. Опять стало скучно читать. Чехов писал ловчей – короче.

Вот белиберда изменилась:

"Передавали поморы, что неоднократно подплывал кит к самому берегу на Мурмане и подмигивал своими рыбьими, крохотными глазками.

Однажды спросил любопытный кит глухого старика помора: "Эй, любезный, как здоровье Рюрика?"

И на недоумение глухого старика добавил: "Лет с тысячу тому назад я подплывал к этому берегу; у вас царствовал Рюрик в ту пору"”.

Случайно изменение или нет? Пусть сходят с ума персонажи. Но зачем автору являть своё схождение с ума?

Но дальше тянется обычная нуда. Собрались люди слушать какого-то Дрожжиковского. Туда пришёл и Поповский. Мистики. Сколько ни описывается, о чём речь, не пишется. Только одно слово конкретики: сверхчеловек.

Значит, Белый над ницшеанством смеётся?

Думаю, над псевдоницшеанством он смеётся. Предсказываю, что – над достижительностью его, мол. (Будет интересно, если я угадал.) И – словами, похожими на слова “Апокалипсиса” заговорил…золотобородый блондин. Ну… “Апокалипсис” – это о достижительности (Царства Божьего на земле, а потом и на небе).

"Дрожжиковский с жаром пожимал руки белокурого пророка”.

То есть я угадал.

Но всё равно скучно.

"В тот час в аравийской пустыне усердно рыкал лев; он был из колена Иудина”.

Опять бред автора? Если повторится третий раз…

Вот и он:

"На крышах можно было заметить пророка.

Он совершал ночной обход над спящим городом, усмиряя страхи, изгоняя ужасы.

Серые глаза метали искры из-под черных, точно углем обведенных, ресниц. Седеющая борода развевалась по ветру.

Это был покойный Владимир Соловьев”.

Тогда ясно. Этот – "Стоял у истоков русского “духовного возрождения” начала XX века. Оказал влияние на религиозную философию…” (Википедия). Над такими автору-ницшеанцу только и издеваться.

Благостная картина дня Троицы в Москве. Это с тайной подначкой идеалистов. Как факт:

"И пока служил отец Иоанн, в соседней церкви то же делал отец Дамиан.

Служили во всех церквах; произносили те же святые слова, но разными голосами.

Священники все без исключения были в золотой парче; одни были седы, другие толсты, третьи благообразны, многие безобразны”.

Ну приятно всё угадывать в околофилософском повествовании. Но. Имеет ли оно в себе след подсознательного идеала позитивно-недостижимого иномирия? Раз я угадываю – неожиданного (значит, подсознательного) нету! И вещь есть иллюстрация знаемого, а не художественное произведение. – Радоваться тому, что ли, что я не дал себя провести…

А есть даже тень сюжета: женщина, именуемая сказкой, услыхала о смерти того, кто был именован демократом, плачет, это тайком видит её муж и уходит, а она решает везти алую розу на могилу демократа. И это последнее описано ультрапоэтически. (Новая насмешка – над филистёршей.)

А вот саркастически сладкое описание обряда над умирающим чахоточным. Тот боится смерти. "Потом радостно склонился белый священник над умирающим и сказал с улыбкой, что Господь зовет его к себе”. – Автор выше всего этого.

Но сколь бы тонко автор надо всем ни издевался – скучно (давно пора было “Симфонию” кончить).

Кошмар – кончилась вторая часть и начинается третья.

Едет золотобородый в деревню отдыхать вдоль полей на тройке и возвышенно думает о России и Европе. И даже заумно. Это и читать невозможно. Я пропустил. А дальше чуть обычного (отдыха у какого-то Мусатова), и опять заумь мыслей этого типуса.

Зачем это Белый так на нём сосредоточился? Зачем он ему в уста стал вдруг влагать свои (думаю) мысли:

""Когда не будет времен, будет то, что заменит времена.

"Будет и то, что заменит пространства.

"Это будут новые времена и новые пространства…”.

С какой-то самостийной пунктуацией: с одной кавычкой, открывающей.

Что-то задержался Белый с сарказмами против мистиков.

Предугадывание моё кончилось. Стало очень скучно читать.

 

Признаюсь, я уже и не знаю, зачем я занимаюсь тем, чем занимаюсь: больше затем, что приятно испытывать радость открытия, чувство пионера, ибо никто до тебя этого не заметил, а если и заметил, то не смог объяснить или просто больше затем, что иначе категорически нечем себя занять и очень скучно. Приятно, конечно, когда натыкаешься на удовольствие людей от той или иной моей статьи. В соцсети. Но она так вредно организована, что побуждает людей ограничиваться значком одобрения, большего или меньшего, и перестало это трогать. А такую вот статью, как данная, нельзя никому даже предлагать читать, настолько она нудная.

 

Тьфу. Намечается амурчик Лиды Верблюдовой, дочери соседа помещика Мусатова, брата золотобородого мистика, называемого аскетом.

Нет? Или оттягивается амурчик? А пока вставляется учитель. Практик против мистика… Все – презренны автору.

"Еще оставался впереди запас личных оскорблений.

На оконных стеклах угас розовый отблеск; за стеклом глядело на идущих мертвенно-бледное лицо.

Точно великая Вечность приникла к окну”.

Второй раз описывается гроза.

Вообще довольно здорово и едко описана уверенность этого аскета в том, что у него есть миссия. И его сны наяву. Визионера.

Это всего лишь 1901 год. До революции 1905 года ещё 4 года. Андрею Белому актуальны и ненавистны с их достижительностью не марксисты (марксист там раньше убежал с лекции золотобородого мистика), а религиозные возрожденцы. Потому, наверно, он так на этом Сергее Мусатове (так его зовут, оказывается) сосредоточился. (А упоминавшийся Нижеборский просто тупо не понял Белого: Белый вживается в мистика, чтоб того опровергнуть, а Нижеборский – не чует голос автора в голосе мистика.)

Итог грозы и сна наяву такой:

"И опять, как всегда, два синих, печальных глаза, обрамленных рыжеватыми волосами, глядели на аскета”.

Это, подозреваю, та, кто поименована сказкой, из-за которой покончил с собой тот, поименованный демократом. Она тоже рыжеватая и голубоглазая. То есть Белый снижает полёт визионерского опыта. Насмехается над визионером и его историческим или даже наивным оптимизмом.

Так. Племянница Варя влюбилась, что ли, в дядю, визионера? Лида Верблюдова была ложный ход.

Нет. Вообще нет никакого сюжетного хода. Сергей Мусатов уехал в Москву. Ему написали, что нашли, кто зверь из Апокалипсиса. Он пока мал и живёт на севере Франции. И теперь будет часть четвёртая.

Мистики в Москве раскололись на сторонников Дрожжиковского и сторонников Мусатова.

"Были словеса мнози...”, - язвит Андрей Белый.

"В 1900 году некоторые религиозные секты ждали наступления конца света” (https://galeneastro.livejournal.com/354857.html).

По этому и таков дальнейший текст Белого о Москве.

Так. Что за женщина появилась? – Мелькнула, как многое тут.

Издевательство Белого над мистиками видно в изображении живыми и беседующими друг с другом Владимира Сергеевича Соловьёва и Льва (названного Барсом) Ивановича Поливанова:

""Эээ!.. Да неель-зяяя же так, Влади-мир Серге-евич! Они нас совсем скомпрометируют своими нелэээпыми выходками!.. Это, наконец, ди-ко!"”.

Новое собрание мистиков в Москве. И опять эта особая пунктуация: только открытая кавычка. (Так, наверно, Белый насмехается.)

Нет, всё-таки она опять. Ну какая может быть интрига, когда вещь уже кончается?

Так. Зверь во Франции, пишут, умер.

"В смущении теребил аскет свою золотую бородку, шептал: "А Апокалипсис?"”

Это ли не издевательство над достижителем?

Я таки угадал про рыжеватую: "В гостиной стояла сказка. Посмотрев на карточку, она сказала: "Проси..."

Машинально поправила свои рыжеватые волосы, машинально пошла навстречу золотобородому пророку, очаровательно улыбнувшись!”

Но!

"Аскет сообщал, что он явился с отказом от лекции, которую кентавр предложил ему прочесть о мистицизме на благотворительном вечере в пользу вдов и старух.

Время у него было занято, и он никак не мог обременять себя лишним трудом.

Небрежно слушала сказка его сообщение, желая поскорее его спровадить”.

Это такая насмешка Белого над достижительностью неохристиан?

Да! Но я не стану цитировать, как ни приятно чувствовать себя угадывателем чтения, казалось бы, ну совершенно особенного текста.

Стоило сосредоточиваться на Сергее Мусатове, чтоб так посадить в лужу мистиков.

Но повествование ещё длится. Зачем? Ещё издеваться?

Боже, он, Белый, и Сергея Мусатова в сумасшедший дом отправит? Или это вытрезвитель? Разве были вытрезвители в 1900 году? – "Первые вытрезвители в Российской империи открылись в 1902-1904 гг. в Саратове, Киеве, Ярославле и Туле” (http://tass.ru/info/1852026). Или он мог их скорое появление предвидеть?..

""Неужели мне открылся мир четвертого измерения?" -- думал Мусатов, ужасаясь устройством этого мира”.

А вот это уже нож моему иномирию. Не может человек, его подсознательно исповедующий, осознанно над ним издеваться.

Становится интересно.

Что за Пётр Сергея травит откровениями? Врач-психиатр или кто? (Где моя способность угадать?) Другой псих какой-то?

Далее про Петра авторские слова просто издеваются над читателем:

"Потом она вылила…”.

В женском роде.

Это вам уже не доведение читателя скукой до предвзрыва ради иномирия, рождённого взрывом. Или да?

Хм. Похоже, что Белый пошёл-таки на такой литературный эксперимент.

Дальше Сергей из… не знаю чего удирает. А оставшиеся:

"А босоногие чудаки после ухода Мусатова мирно сидели за столом. Каждый помешивал ложечкой в стакане с чаем. Над их головами образовалась странная особенность: это была пара настоящих рожек, выросших Бог весть почему и откуда...”.

Это то, что видится не персонажу Сергею (он ушёл), а автору. И в следующем абзаце слова от автора опять о похороненных на Новодевичьем кладбище Соловьёве (умершем 31 июля [13 августа] 1900) и Поливанове (умершем 11 февраля 1899), сидящих на могиле Новодевичьего кладбища и разговаривающих. Только раньше авторские слова были вживанием в настроение мистиков. А теперь? То же, что ли? – Ну да:

"Мне кажется, что вы увидели бы…”.

И – следует издевательство над неподверженными мистическим несуразностям учёными.

А далее – реалистская картина жалующегося на последнее видение протоиерею Сергея:

""Что это, батюшка, что это такое? Это не было ни сном, ни действительностью?”.

С одной открытой кавычкой. Как и для учёных было.

Опа:

"А ласковый батюшка вопрошал шепотом: "Сильно ли ты любишь ее?"”

Это ж уважение к простому православию! – Вот тебе, матушка, и Юрьев день. Приехали.

Или цензура б не пропустила издание, будь в нём и над церковью издевательство автора?

Возможно, я угадал. Ибо церковь – это скучно для ницшеанца. А следующий после реалистского абзаца абзац начинается так:

""Мне скучно... Эта жизнь меня не удовлетворяет...

"Я улыбаюсь, как кукла, а душа просит того, чего нет, но что могло бы быть, да не вышло".

Сказка разрыдалась у окна, поднося к синим очам надушенный платочек”.

Это насмешка над тем, что просто она влюбилась в того, именованного демократом, и не может его забыть, хоть он и умер.

Миром правит любовь. Что скучно. Ибо она не бывает взаимной. Так же скучно это, как и наличие смерти в Этом мире. – Я, пораненный, выползаю к исходному своему положению о ницшеанстве Андрея Белого.

 

Впечатление у меня от себя, что я как велосипедист: если не буду непрерывно крутить педали (писать статьи), то…

 

Во где сарказм на христианство: "вечное приближение". Чем не выпад против принципиальной достижительности блага всем в сверхбудущем?

Осмелился-таки и это подколоть Белый.

А я, пожалуй, и доволен. И я оказался прав, и, вроде, Белый таки только в подсознании имел идеалом недостижимое иномирие метафизическое.

 

Я как-то понял, зачем в православии такие красивые обряды. Ради простой достижительности, раз "вечное приближение" так удалено при принципиальной достижимости.

А зачем потрясающе красивая природа дана во множестве?

"Хохотала красавица зорька, красная и безумная, прожигая яшмовую тучку”.

“А безумная зорька растопила яшмовую тучку и теперь хохотала, разгораясь, украсившись серебряной утренницей”.

“А из окна на ее слезы хохотала безумная зорька, прожигая яшмовую тучку”.

“Но закатился ясный месяц, и небо стало исчерна-синим. Только к востоку оно было бледно-хризолитовое".

“Кричащие времена возглашали: "Опять возвращается!"

И уже полнеба становилось бледно-хризолитовыми.

У самого края горизонта был развернут кусок желтого, китайского шелку”.

Каждый раз эта распрекрасная природа использована Белым для осмеяния духовных залётов разного толка.

Красоту природы можно отнести к прекрасной душе автора, бегущего от отвергаемого им людского, общепринятого? Всюду, видим, сравнения с драгоценными камнями, мне не ведомыми. И мне приходилось обращаться ко всезнающему интернету, чтоб представить себе, какой оттенок описывается. – Значит ли это, что передо мной образ иномирия, раз нечто исключительное представлено?

Вот нет сравнения с драгоценными камнями:

"Заря пробивала тяжелое облако, которое сверкало в пробитых местах. Заря стояла всю ночь в эти дни над Москвой, словно благая весть о лучших днях.

Завтра был Троицын день, и его прославляла красивая зорька, прожигая дымное облачко, посылая правым и виноватым свое розовое благословение”.

Тут нет исключительности. Зато это просто красота, к которой тяготеет, как мне стало ясно выше, православие. Ну оно такое. Что поделаешь. Белый объективен. Само ницшеанство упивается красотой мига (как опровержения – или иновоплощения? –Вечности)…

В общем, при некоторой снисходительности, можно считать, что я доказал и недостижительность и позитивность пессимистичного ницшеанства в “Симфонии” у Белого.

26 июля 2018 г.

Натания. Израиль.

На главную
страницу сайта
Откликнуться
(art-otkrytie@yandex.ru)