Я посмотрел в “Закрытом показе” кино Балаяна “Райские птицы” (2008), и оно меня нисколько не тронуло. Значит, не о чём писать. Но я подозреваю, что оно меня не тронуло больше из-за меня, чем из-за Балаяна. Вот недавно было в той же программе другое кино, “Дом ветра”. И там и там снимается абсурд. Там – усыновление со дня на день умрущего мальчика, заражённого СПИДом, тут – летающие люди. Но там я весь загорелся, а тут… Боюсь, что потому, что там грезилась мессианская роль России в мире, роль неискоренимой доброты перед концом времён, чем грозит глобальный экологический кризис от перепроизводства и перепотребления (неискоренима доброта в России, следовательно, она и раньше была – в СССР). А тут – ненависть к СССР за наличие в нём КГБ и тоталитаризма и за проблемы со внутренней свободой.

Я лично тоже был гоним КГБ. Но оно не лишило меня внутренней свободы, и я не шибко материально пострадал. Может, потому ко мне Балаян не пробился?

А ведь меня, бывало, пробивали творческие люди такой идеологии. – Самоцитата. О рассказе “Девушка с книгой, юноша с глобусом, звезды, колосья и флаги”.

“И совершенно случайно прочел восьмистраничный рассказ Кабакова. Там женщина изменила мужу. Не впервые, вообще-то (хоть и редко это делала). Но на этот раз случилась какая-то особая привязанность. Случилась любовь. И с любовником - то же. Он все горячей умолял ее бросить мужа и улететь с ним в Израиль (в СССР он не мог себя реализовать как программист). А она не могла решиться. И однажды в неурочный час вернулся домой муж. Парню пришлось выпрыгнуть в окно нагишом на близко расположенную одну из крыш этого дома. Но он не убежал, а заглянул обратно в окно и, хоть в комнате уже был муж, предложил любимой лететь с ним. Она, голая, согласилась. И они полетели, радуясь, что не одеты (был жаркий июль).

“- А у Шагала все евреи летают,- сказал он.

- И невесты,- сказала она”.

В общем, на том рассказ кончается. И я вдруг понял Шагала и [того одессита, чьё произведение я разбирал]. Мучения евреев в царской России были похлеще, чем невыездных - евреев и неевреев - в лежащей у моря, а значит, у границы, Одессе за железным занавесом. Так поэты из компании [разбираемого автора] - люди донельзя чувствительные - тоталитаризм переживали, как когда-то антисемитизм - Шагал. До экзальтации. В таком, измененном психологическом состоянии, любая гримаса художественного произведения - оправдана. Люди мечтают о невозможном, вот и рисуют, грубо рисуют невозможное: свободу в полете над мерзостью. Глаза зрителя видят идиотизм натуралистического изображения летящей над местечком невесты. А умопостижение говорит, что это от отчаяния Шагал так... И от несгибаемости... Ну, Кабаков - иначе: от отвращения к гомо советикусу. Но в общем - то же”.

Грешен. Хоть в фильме “Райские птицы” репродукция этой картины Шагала и фигурирует, я ненависть Баляна не почуял. А заподозрил её лишь из-за самого Кабакова, присутствовавшего на “Закрытом показе” (наверно, из-за этого рассказа, в частности, он и присутствовал). И этот Кабаков впрямую повторил то, что – я это потом прочёл – тоже впрямую, вне фильма, сказал Балаян:

"Сейчас 70% людей ностальгируют по советскому прошлому и считают, что раньше было лучше: бесплатное здравоохранение, обучение, бесплатные путевки, уверенность в завтрашнем дне. Но это лишь те, кого не коснулась страшная государственная машина, уничтожавшая все талантливое, делавшая жизни 30% людей невыносимой, ставившая их в унизительное, позорное положение. Тогда, я уверен, было много очень талантливых людей, которые не смогли, не сумели противостоять давлению этой безжалостной машины. Они уезжали, гибли в безвестности. Я хотел этим фильмом напомнить 70% людей о том, какое это было прошлое, и сказать, что туда возвращаться нельзя” (http://www.centum.ru/Balayan_filmom_Rayskie_ptitsi_ya_hotel_napomnit_ob_uzhasah_sotsializma.html).

Ну в самом деле: взять и во вроде бы внешне реалистическом кино снимать буквально, как люди летают. Вот так запросто – разбежался по полю и полетел. Или, там же, другой, встал на цыпочки, потянулся, потянулся вверх – и взлетел метров на десять вверх. Или в оргазме – на метр над кроватью или над полем, опять же. – Ну как в этом понять крайнюю ненависть создателей произведения к тоталитаризму?

Ан нет. У Кабакова я всё-таки её понял. Видимо, литература лучше соединяет изображение с выражением, чем кино. И тогда Балаян виноват. Воспарение над постелью при оргазме только потому, что “он” по сюжету – писатель, а “она” – вдохновительница его на творческую свободу, как-то не срабатывает. Или даже если не в постели это, а в поле, по мановению её руки.

Или надо с доверием отнестись к режиссёру… Я посмотрел фильм второй раз. Балаян же обращается к 70% нынешнего населения России, которое, понимать надо так, не знает, что такое творческое озарение. Так, может, оно знает, что такое оргазм…

Я не ёрничаю. Я вживаюсь.

И вот вам мешают…

Озвереть можно…

Но как-то через голову не волнует. Может, это как раз потому, что Балаян смог (и даже не постеснялся) сказать, что он "хотел этим фильмом”?..

Кошмар, если задуматься. Человек взял и признался, что сотворил иллюстрацию к заранее ему известной мысли. Сделал её оживляж. Признался в ремесленничестве!

Человек придумал образ: гении – летают. Они внутренне свободны. И тем опасны для власти в стране несвободы. Та их гнобит.

Ну, если человек думает, что искусство – это образное изложение известной мысли и чувства, то и всё в порядке у него… А, нет. Неожиданность. Он ещё знает, что образ должен быть неожиданным. – Ну так, пожалуйста: пусть в реалистическом на вид фильме люди… летают.

Только вот обычно художник вне всякого знания, как делать, стихийно неожиданность хватает по противоположности тому, что смутно тревожит. Воплощённое колебание, Гамлет, убивает направо и налево, Отелло – доверчив, Онегин, светский лев, – катится к гибели от любви. А у Достоевского... Убийцы философствуют, святые продают тело на улице, отцеубийцы спасают человечество. У Балаяна же вдохновенные – летают. – Где ж тут неожиданность? Это поэтическая банальность давно. Разве что в реалистическом контексте вообще не врубаешься от такого скачка.

Так Кабаков перед тем, как подобно поступил, хорошо читателя накалил сочувствием разгорающейся любви, которая живописуется, и противоположным накалил тоже: сочувствием приближению неизбежного расставания навсегда, которое тоже живописуется. Надразнил вволю. И вдруг – нет расставания! Пусть и таким неожиданным образом.

А у Балаяна сочувствие гениальности совсем не разыграно. Ведь в жизни само ж озарение – результат тоже столкновения противочувствий. И режиссёр напрочь сдался невозможности ввести зрителя в курс метаний гения. Просто повешена бирка: писатель Голобородько – гений. И этот Голобородько то и дело показан пишущим. А его друг, Никита, целью своей жизни заявляет добиться публикации Голобородько, хоть где. И мы должны поверить его вкусу. Но самый перец, летающий, критик (или кто он там?) Левченко (играет Янковский), тоже гений, тот, появившись в кадре, сходу начинает рассказывать, какая его любовница в постели. А следующим действием – водку распивает. И пипл должен схавать, что это – интеллектуал. И премия “Ника” дана… Лучший фильм стран СНГ и Балтии.

За передачу ненависти к КГБ?

"…и в эти самые опасные минуты вдруг действие сгущается и совершенно откровенно переходит в безумный бред, в повторное сумасшествие, в напыщенную декламацию, в цинизм, в открытое шутовство. Рядом с этим откровенным безумием невероятность пьесы, противопоставленная ему, начинает казаться правдоподобной и действительной. Безумие введено в таком обильном количестве в эту пьесу для того, чтобы спасти ее смысл”.

Это Выготский о “Гамлете”. Чувствуешь, что Шекспир был ну в совершенном отчаянии от наступавшего на Англию капитализма, первичного, бандитского. И потому так круто поступал.

А Балаян – в совершенном отчаянии от вот уж 20 лет всё никак не умрущего на территории бывшего СССР совка. Не желающего тоже капитализма, тоже первичного и бандитского. 70% по его оценке ностальгируют…

И как Шекспир, - в предшествующем периоде творчества гуманист, - верил всё же в исконное добро в человеческой природе, пусть только в сверхбудущем проявящееся (когда восстановится связь времён), и потому создавший для нас всё же (пока плохих) своего “Гамлета”… Так Балаян (я пока буду применять противоположные оценочные слова) верит всё же в исконное зло в человеческой природе, пусть только тоже в каком-то будущем окончательно победящее совка в себе, и потому создал для нас, потенциально западных людей, своё кино.

Так если вжиться во врагов этих нынешних 70%, то, может, действительно хороша эта балаяновская крутость с летанием на реалистичном фоне… Кагэбэшники стучат в дверь – диссиденты прыгают в окно и улетают в Париж.

Правда, летание – единственная гримаса в фильме.

Подлежащих ненависти силовиков он делает прямолинейно отвратительными, и это не выглядит натяжкой. – Почему? – Потому что в мире этого кино нет того, что хотел Маяковский: чтоб к штыку приравняли перо. Диссиденты показаны без жала. Их бьют. Они не могут ответить силой на силу. Созывающий прохожих на неправый суд, что будет завтра, - калека на костылях. Подвернувшийся кстати милиционер его валит. Подсудимый – стар и не может всё помнить, что суд ставит ему в вину. Обращаются с ним как-то так, что у него разбиваются очки. Он после суда не может идти по лестнице, ибо не видит, - так его хватают под руки, видимо (нам не видно), так, что он вскрикивает: “Что вы делаете?!” Абсолютно лицемерен кагэбэшник, который курирует Голобородько, приходящего каждые три дня отмечаться. Он так радушно – зряшный был донос – отпустил спортсмена, что был перед Голобородько на приёме, а когда тот вышел, позвонил, чтоб поставили телефон того на прослушку. Он как отец родной удовлетворился тем, что Голобородько сжёг рукопись: "И вообще, Серёжа, никакой “Станции Кноль” не было. Ничего ты не писал. Никогда не летал, и не был в Париже. Для нас ты чист. Как белый лист”. А тем не менее приставил слежку с заданием не допускать провокации типа призывов летать самим или видеть, как летают другие. И приставленный сбивает с ног посмевшего, пусть и безуспешно, поделиться с идущими людьми, что видит в небе летящих людей. А приставивший – монтаж – удовлетворённо гасит сигарету об ствол дерева. Потушил человека. – Вообще, мол, что это за противники у КГБ? Не шпионы и диверсанты, а собственный народ, инакомыслящий. Который, мол, безобиден. А к нему относятся как к вооружённому врагу (к штыку ж, повторяю, в этом кино не приравнено перо: всего лишь безобидно летают).

Но это “в лоб” об отвратительности КГБ не действует на вас именно потому, что дано “в лоб”. А не потому, что вы не приняли условия, что силовики – антинародны.

А они и впрямь антинародны. Ибо строй-то оказался ложным. Не тем, за который сражался Дзержинский, портрет которого висит в кабинете у куратора Голобородько. И народ, в соответствии с Большой Ложью строя, скурвился. И уже с завистью смотрел на Запад.

Отсюда реалистичность фона.

Ведь что такое стиль реализма? Это произведение, вдохновлённое социальным открытием, которое никому, кроме автора, ещё не грезится.

Вот возьмём безусловного писателя-реалиста, у которого человек летал.

"Срывающимся голосом он потребовал от полицейского, чтобы тот удалил с площади сумрачных подозрительных людей. Пастух - играл его ди Грассо - стоял задумавшись, потом он улыбнулся, поднялся в воздух, перелетел сцену городского театра, опустился на плечи Джованни и, перекусив ему горло, ворча и косясь, стал высасывать из раны кровь. Джованни рухнул, и занавес, - грозно, бесшумно сдвигаясь, - скрыл от нас убитого и убийцу. Ничего больше не ожидая, мы бросились в Театральный переулок к кассе, которая должна была открыться на следующий день. Впереди всех несся Коля Шварц. На рассвете "Одесские новости" сообщили тем немногим, кто был в театре, что они видели самого удивительного актера столетия”.

Бабель сделал социальное открытие, что люди – потенциально хорошие. (Не бог весть что. Целая философия, марксизм, на этом построена: отмени-де только частную собственность, корень зла, и всё – зло пропадёт. Ошибка, но так думали тогда многие.) Бабель для себя открыл, что добро в людях сидит, спрятанное. Ещё до отмены частной собственности. Поэтому он берёт совершенно непотребных дореволюционных подонков: спекулянтов театральными билетами “я”-повествователя и Колю Шварца, его уродливую жену Цилю, - и демонстрирует, как они раскрываются, узрев, "что такое любовь...”. Два последних слова рассказа такие: "невыразимо прекрасным". Об окружающем пейзаже. А на самом деле – о скором будущем окружающего автора в 20-х годах общества.

И к тому и шло (почему и реализм у Бабеля, и почему полёт у него дан нам не непосредственно, а дважды опосредовано: как театральная машинерия и как рассказ о ней очевидца нам, читателям). К тому и шло, и пришло б, если б социализм извратившаяся власть не извратила.

Но она-то извратила. И Балаян тоже сделал социальное открытие: социализм негуманен не в пример капитализму. (Тоже не бог весть что. Но в перестройку многие так думали. Недостаточно многие. Что и теперь сказывается. И что есть социальное открытие, хоть и не ахти какое. Три четверти населения, проголосовавшего за СССР в год его распада, голосовало и за менее лживый социализм, а не за реставрацию капитализма.)

Итак, недостаточно многие думали о негуманности социализма. 30%.

Ну а раз недостаточно многие, то остальных надо пока не обижать, и это можно – скурвились же по-мещански и те 70%. И нужно менять (для Балаяна относительно Шекспира, что было написано выше) оценки “зло” и “добро” на обратные. И самому Балаяну это нужно делать.

Так менять минус на плюс в таких враждебных (70%) условиях нужно очень осторожно. Брать-то как плюс воленс-неволенс нужно крайность: абсолютную свободу. А абсолютная свобода ж – это вседозволенность. Как любовь. Которая, как заявила Кармен реалиста Мериме, свободна. Почему приходит, почему уходит – неизвестно. И может эти переходы с одного объекта на другой и обратно творить с любой частотой. Для чего руководствуется телом любимого, не душой. Что Балаяном и выполнено. Катенька Берсенева перепархивает от своего Коленьки (Левченко) к Голобородько с лёгкостью бабочки. Увидела Голобородько. Молодой. Красивый. Готово. Предлог, мол, чтоб быстрее научился летать, чтоб скорей улететь в Париж с Коленькой, раз уж тот не хочет лететь, пока Голобородько летать не научит… Ну что это за предлог, если тут уже любовь с первого взгляда? То же и с отказом улетать в Париж с Коленькой без Голобородько. То же и с улётом вообще на тот свет, раз не летают больше они с любимым, раз нет к ней у любимого больше веры. Предлог, мол, к Коленьке (он прилетал к ней во сне)… Ну что это за предлог, раз любовь ушла.

У помянутого (за полёт героини, думаю) в фильме Булгакова любовь Мастера и Маргариты тоже с первого взгляда, но она укрепилась душевной связью. Они чуть не вдвоём роман писали. Она – переписывала. Душа в душу жили, не только тело в тело. А у Балаяна Катенька просто висит на шее то у Левченко, то у Голобородько – вот и вся совместность писания.

Нет. Они, все трое, очень красивые. И как тут не царить любви. Это общепонятно и вызывает сочувствие у народа. Тем более – у мещански скурвившегося.

Так же, непосредственно, хоть без полётов, у Никиты со своей девушкой.

Очаровательная свобода. А красивые все – страсть.

Как не сочувствовать.

Ну, сочувствуешь.

Даже когда парочка, отойдя от компании просто за бугор неровного поля, там совокупляется, и видно её становится лишь оттого, что они взлетели на метр от оргазма.

Но претензия ж на то, что это всё поверхность.

А чего поверхность? Какой глуби?

Для счастья в любви мало одной любви, сказал какой-то великий.

Но у Балаяна не то. Писатели ж здесь всё около… И буржуазные ценности. Именно так и называются.

А буржуазные ценности эпохи потребления – это так называемое престижное потребление – для масс и предельный опыт – для элиты. Сверхпрестижное потребление.

То есть относительно вседозволенности в любви глуби-то, собственно, в кино нет. И отсюда реализмоподобность его в кусках, где не летают.

Кто-то из обсуждавших на “Закрытом показе” прояснил замысел режиссёра, выдав другой – не взлёты-оргазмы – образ для высоких буржуазных ценностей. – Была японская выставка. Показывали машину для пошивки джинсов. С одной стороны в неё вползала джинсовая ткань, а с другой выползали почти готовые джинсы. И помощник демонстратора, японец, бросал отработавшие экспонаты в картонный ящик и ногами утрамбовывал их там. А рядом, за занавесом, отгораживавшим машину от других объектов, стояли два пацана, в возрасте, когда уже не плачут, смотрели на это и… плакали. – И вот этого нам было нельзя! – в сердцах воскликнул рассказавший.

В смысле – кошмар.

А как-то не кошмарно…

Высоцкого жаль. Его фотографии, только-только “тогда” умершего, висят во множестве на стене в квартире у диссидента Левченко. Да, Высоцкий был диссидент. Но левый, а не правый, как Левченко! Он глотку рвал, чтоб остановить скурвившийся народ от сползания в потребительскую гонку. За которую, собственно так ратовал Левченко, хвастая в первую очередь своею летающею над постелью любовницей, а больше ничем себя, собственно, не проявивший.

И песня Окуджавы в фильм пришпандорена.

Нет, в 81-м, времени действия в фильме, Окуджава, пожалуй, уже перешёл из левых диссидентов в правые. Но поют-то “Молитву Франсуа Вийона”, 1963 года, когда Окуджава ещё не перешёл…

Но всё это – реакции резко не своего зрителя, крайне антикапиталистического, реакция редкого типа из числа тех 70%. То есть реакция моя какая-то не такая, какая полагалась бы: я не художественный смысл открываю.

Однако и публицистический смысл, – тут - ненависть к советскому прошлому, – оказался ж затемнён. Так надо было просветить… Фильм-то притворился художественным. – Надо было разоблачить, что он околохудожественный.

А вообще, хорошо. Даже по мнению прокапиталиста Балаяна 70% её населения в 2008 году всё ещё остаётся антикапиталистическим. Ще нэ вмэрла… Есть кому возглавить человечество в движении к недостижительности, что спасёт его от гибели из-за прогресса. Украина, раз фильм украинский, может, вместе с Россией и возглавят.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/96.html#96