Вспомнилось, как моя будущая жена рассказала, как она мною восхитила своих сослуживиц, прознавших, что у неё есть ухажёр. Она им сказала, что я умный. “Например”, - спросили они. – “Он говорит, что есть этика счастья и этика долга, и что у меня – первая, а у него – вторая”. – Сослуживицы ахнули, мол, и сказали: “Наташа, ты не должна его упустить”.

Давно уж, 15 лет, нет в живых моей жены. А я постановил себе, что должен по-своему продвигать идеал её молодости (который я ошибочно понимал как этику счастья): воспитывать в людях героизм трудными туристическими походами, потому что строительство коммунизма требует мужества. Моё продвигание заключается в повышении эстетического вкуса на примере себя. Потому что при коммунизме будут решены материальные проблемы. И жизнь превратится в жизнь в искусстве. Творцом или сотворцом. Для второго очень важно иметь хороший художественный вкус. И хорошо людей с таким вкусом воспитывать уже сейчас. А я – очень хороший пример, потому что воспитан был с неважным вкусом. Другое дело, что я плохой воспитатель. Но уж какой есть.

И вот живу день за днём преимущественно с этикой долга.

И это скучно.

Думаю, потому, что мало есть произведений, на которых можно демонстрировать совершенствование своего вкуса. Мало истинно художественных произведений. Пока на такое наткнёшься, приходится упражняться на мало- и даже совсем не художественных. А это не вдохновляет. Вдохновляет это же что такое? Это когда ЧТО-ТО в произведении, словами невыразимое, всё же удаётся выразить словами, потому что тебя вдруг озарило. Ты не можешь выдержать, чтоб это не написать. Точнее даже так: надо сесть писать, чтоб моё вдохновение вылилось в слова. – Сотворчество! Стенографирование своего потока сознания. Тебя несёт. Или словно запруда получается, когда что-то не сходится. И живёшь – ищешь прорыва где-то. В неком изменённом психическом состоянии находишься. Как наркоман.

А когда нет этого потока или ожидания прорыва – ломка. Тоже, как у наркомана.

И это скучно.

Впервые почувствовал я принципиальную возможность нескуки после сочинения на аттестат зрелости. Я писал на тему “Народность творчества Пушкина”. Что писать, я не знал. Но я не растерялся. За оградой школьного двора было кладбище. На нём, я знал, полно родителей с учебниками и знаменитыми произведениями литературы. Достаточно там оказаться – можно списать. – Я, чтоб не взывать подозрений, принялся делать вид, что быстро что-то пишу. На сочинение давалось 6 часов и довольно много листов бумаги. Я себе постановил, что буду притворяться 2 часа, потом попрошусь в туалет. Так и сделал. Потом махнул не в туалет, а через забор, законспектировал из книг мысли и цитаты-стихотворения. И вернулся в класс с полными карманами. – И тут на меня напал мандраж. – Дело в том, что незадолго до этого выпускного сочинения выяснилось, что я – кандидат на серебряную медаль, если все, кроме одного, экзамены я сдам на 5, а один на 4. Теперь, со шпаргалками, появился шанс эту медаль получить. Но от этого почему-то и стал мандраж. Я его преодолел, в конце концов. И мне ещё оставалось достаточно времени для собственно сочинения. Я набросал черновик, потом переписал начисто, потом проверил и сдал листки одним из последних. Писал простыми предложениями, чтоб не упороть орфографическую ошибку. Но на меня, видно, произвел впечатление тот факт, что из разрозненных сведений из самодельной шпаргалки мне удалось сделать что-то, построенное логично. – Поэтому, когда я с экзамена вышел, у меня было непередаваемое чувство того, что я, наверно, очень творчески могучий, но плохо про себя это знаю.

Что-то похоже случилось, помню, в Одессе, на первой производственной практике (я после школы пошёл в технический вуз), после просмотра с товарищами фильма “Этот безумный, безумный, безумный мир”, кажется. На меня навалились несвязным ворохом, - как те шпаргалки на выпускном сочинении, - быстро забывающиеся какие-то глубокие мысли. Которые тут же забывались. Тем более что я ж был в компании, и надо было как-то соответствовать. – Было ощущение, что, если б я отстал от товарищей и имел бы при себе карандаш и бумагу (света фонаря хватило б), то я б написал, что-то стоящее. – Но не было ни карандаша, ни бумаги, и я не отстал. И… всё пропало. Но миг был незабываемый по оригинальности ощущения вдохновения.

А потом, после института, я, самообразовавшись, подвёл под такие приливы научную (извиняюсь) базу. Да ещё она оказалась такой, какую не использует никто… Как мне потом стало ясно.

Представляете, как я зажил?!. Сотворчески.

А теперь заскучал.

Недавно с большой натугой прочёл книгу Петра Алешковского “Арлекин”. О Тредиаковском. Ударом было то, что не смог написать даже ругательную статью об этой книге. (Обругать автора, не разделяющего, наверно, моего принципа про ЧТО-ТО невыразимое, раз я этого у него не почуял, - получается иногда у меня даже со вдохновением. А тут – ни-че-го.)

Но вдруг подумалось: не может ли и мне быть аналогом Тредиаковский? Ведь провалил он свою жизнь. О нём только негативно помнят, кто помнит. А Алешковский вознамерился показать, что это не совсем заслуженно. И с его подачи я вдруг восхитился. С Тредиаковского же началось такое явление, как совершенствование русского стихосложения. Так чудовищно до него писали все стихотворцы. И так разительно иначе стали писать буквально через несколько лет ВСЕ поэты. ВСЕ после его инструкции и примеров! Теперь ужасными воспринимаются и Ломоносов с Сумароковым. И далее, и далее – все, пока не появился Пушкин. Но первотолчок-то был дан Тредиаковским. – Может, и моя формула: неприкладное искусство – это общение подсознаний автора и восприемников по сокровенному поводу, - окажется первотолчком быстрого массового изменения вкуса?.. – Разница, правда, огромная. Тредиаковский был первым поэтом империи и придворным поэтом. А я кто? – Неудачник.

Но скучно не оттого. А от художественного (в моём понимании этого слова) безрыбья.

А даже и с рыбой – беда. Подсознатеьный-то идеал неуловим объективно. А субъективно… Ну что это муть? Я всю жизнь, можно сказать, потратил на муть.

Вот как мне определиться насчёт фильма Балагова “Теснота” (2017)? (На него я набрёл в страданиях о безрыбье.)

Плохо ещё и то, что я со временем перестал иметь в виду чуть не в первую очередь своего читателя, который ленив и сам входить в курс разбираемого произведения не будет: я даже и кино разбирая писал так, чтоб читатель как бы увидел кино, и читатель (одна, по крайней мере, читательница констатировала, что я рассказываю так, что невозможно оторваться). Так вот со временем у меня читатель с почти первого плана уплыл, а на его место вплыл я сам. Я стал писать, чтоб разобраться самому. (Почему-то сподручнее мне разбираться письменно, чем в уме.)

А такой фильм, как “Теснота”, немыслимо увлекательно пересказать, как бы ни старался. Его можно переименовать в “Скука”.

О! Одна мысль… Сейчас проверю.

Так и есть!

Перед вами вид со спутника в гуглокарте по запросу: "Нальчик Курортное озеро". Красный указатель остриём указывает на это озеро. Оно находится почти на южной окраине Нальчика. Я в Нальчике был, в центре, и не помню, чтоб из него были видны горы. Гуглокарта это подтверждает. Там дано круговое фото с берега озера, и гор не видно. Горы на гуглокарте изображены в виде темно-зеленого морщинистого массива.

В конце фильма семья Эланы уезжает из Нальчика в Воронеж. И даже, если б она жила на южной окраине Нальчика (а показывается вид из окна), то гор не должно б было быть видно. Их и не видно. Потом в кадре показывается, может, и центр (с многоэтажными домами). И потом - выезд за город. А там, мол, начинаются горные виды. И даже водопад.

Так вот это неправда.

Дорога на Воронеж - Е50, идущая в направлении северо-северо-запад. Жёлтенькая. Чем дальше от Нальчика, тем менее вероятно увидеть горы и водопад.

А по фильму вскоре после выезда из города мотор заглох, пришлось его чинить. А пока отец чинил, Элана разложила правее от дороги, на берегу речушки, завтрак. У неё сердце обрывается покидать родину. Неестественно-высоким голосом, скрывая рыдание, Элана говорит: "Я сейчас вернусь" и убегает к речке. Мыть, мол, руки. А оттуда - виден водопад, с которого эта речка начинается.

И водопад нужен для яркой метки: родина - Северный Кавказ.

Я понимаю, что значит покидать родину. И мне её пришлось покидать чуть раньше, чем время действия фильма. Хоть она мне не совсем родина. Литва. Я в ней прожил 40 лет с 10-ти лет. И меня душили сдерживаемые рыдания, когда я шёл с вещами к троллейбусу на вокзал. Очень уж много у меня было связано с этим городом. А, тем не менее, я не счёл возможным кому-то сказать время отъезда, чтоб меня проводили. Я уезжал один. И все мои силы, а у меня была грудная жаба, у меня уходили не на волочение чемоданов, а чтоб не разрыдаться. Чтоб кто-нибудь не увидел. Но был ранний час. На улице ещё никого не было. Кажется, никого не было и в троллейбусе (я жил на окраине города, как и Элана). И обошлось. Не опозорился.

В фильме этот водопад - единственная яркая позитивная метка.

А весь он сделан с мазохистскими затяжками и назван соответственно. Чтоб хотелось вырваться их Этой Тесноты.

Так вот, прочтя в каком-то отзыве про мазохистские затяжки, мне стрельнуло: уж не ницшеанство ль выражено фильмом?!. И если оно, то уж вероятнее всего, что в сознании режиссёра такой экзотики не было, только в подсознании. И тогда, как ни нудно было фильм смотреть, это - фильм художественный. То самое, из-за редкостности чего я так скучаю.

Но.

Вдруг это другой тип идеала: трагического героизма.

Вечное страдание: какой тип идеала выбрать.

Удручало то, что художественным руководителем фильма был Сокуров.

Раз (с его "Молохом") меня вывело, что у него тип идеала - трагический героизм. Он видит, что Россия впадает в фашизм. От бездуховности. И, чтоб это предотвратить по-своему, он показывает - затяжками, длинными планами - непереносимость Этого окружения. Этого СССР, когда он долго и нудно снимал бессмысленно шатающиеся толпы после демонстрации 7 ноября. Эту тягомотину Гитлера в безделье на отдыхе в "Молохе". Но потом, в "Русском мире", в "Франкофонии", ненависть его всё больше сосредоточивается именно на России. И превращает его фильмы в прикладное (к ненависти) искусство. В усиление знаемого, а не в выражение подсознательного. Он ненавидит Россию, опять удаляющуюся от Запада. Как и при СССР. (Как и Гитлер, мол, удалялся от Запада.)

Хорошо. Пусть я не ошибался с "Молохом". Вполне мыслимо думать, что подсознательное постепенно становилось осознаваемым и Сокуров эволюционировал от неприкладного искусства (выражающего подсознательное) к прикладному (усиливающему знаемое). Пусть. Но, если он художественный руководитель "Тесноты", то что это значит?

Наверно, всё-таки не ненависть к империалистической, мол, (тюрьма народов даже и после падения СССР) России в 2017 выражает Балагов, если евреи в 1998-м тут удирают из Нальчика в Воронеж, а не в Израиль, когда уже можно стало эмигрировать в Израиль.

Уж скорее можно подумать, что тут ницшеанство: ко всему Этому миру ненависть. - Так плохими душевно показаны евреи при колоссальной одухотворённости их лиц.

Самый страшный на последней репродукции.

Первого и его (в зелёном) невесту украли боевики, и хотят выкуп. Идёт война в Чечне. В Кабардино-Балкарии - эхо. Власть - слаба. Надо выкупать. На девушку еврейская община скинулась, а больше денег не хватает. Парня, младшего брата Эланы, Давида (на первой репродукции), надо выкупать его семье. У неё есть мастерская по ремонту автомобилей. Её по дешёвке прелагает купить этот с белой бородой. Но и этой суммы не хватает. Тот, кто на второй репродукции, предлагает недостающее дать, если Элана согласится выйти замуж за их сына (а она, известно, водится с кабардицем). А этот Давид в какой-то странной ситуации снят в самом начале: я понял, что он хотел изнасиловать сестру. А ведь религиозная община. Что может быть аморальнее?

И вообще всё тягомотно плохо. А теснота, нестерпимая, выражена чуть не в каждом кадре. Стольких крупных планов я не видывал ни в одном фильме. И нигде нет просвета. Даже миг счастья - Элана решила срочно отдаться своему кабардинцу (раз её хотят выдать не по любви) - снят в кладовке, в страшном неудобье, с грохотом падающих предметов. И что? Парень под её напором сдался. Вышли, и он её спросил: "Что это было?" (он же не знает, что её сватали, и вообще). - Какой ей холодный душ… Он так и не почувствовал качественного изменения ситуации. Ей стало незачем тут оставаться, раз мама и папа решили уехать из Нальчика.

Всё плохо.

На это и клюнул Сокуров. Но ненависть к непотребной России внушить Балагову не сумел, по-моему, - такая боль по пусть неблагодарной, но родине, в конце у Эланы.

Однако, ницшеанец ли Балагов?

Обычно ницшеанцы, не выдержав, что их произведение никто не поймёт, сдаются и дают образ того антихристианского иномирия метафизического, который требует выпустить себя из подсознания. Это бывает та или иная бьющая в глаза необычность. Но может ли таким образом быть водопад?

По-моему, нет. Наш современник чего только не видел даже и сам. Я был на Кавказе, но такого водопада не видел. Но я видел Ниагару. - Не чувствуется метафизики у Балагова.

А что сейчас в России такого нестерпимого, чтоб ТАК зажечь режиссёра не метафизически, а по-земному? Падение уровня жизни в связи с возобновлением холодной войны? Приближение новой цветной революции, как в 1991-м с его последствиями в виде, в частности, чеченских войн и всего ужаса 90-х? Приближение конца правления Путина с возможной бучей со стороны желающих реванша?

Режиссёр специально постарался дать позитив в конце фильма. Значит, он за родину, а не против неё. Значит, он против Сокурова, хоть и воспользовался его советами, как снимать непереносимое. Его подсознание как бы кричит, что следующую революцию Россия не переживёт.

Доказательство - введение буквального видео, как террористы зарезают пленных российских солдат, как кабардицы чечнцам завидуют. До чего доходят люди катастрофически быстро.

Но. Что фильм про потенциальную страшную оасность для России, невозможно доказать на все сто.

Значит, возможно, мутью всё-таки я занимаюсь.

И - скучно.