Религии родились в бунте против самого наличия на свете смерти и несчастий. В бунте, не в смирении. Древнеегипетская, например. Оттого мумии фараонов там. – Якобы преодоление смерти. Оттого религиозное искусство там всё проникнуто выражением неизменности. Выражение то производится способом почти черчения, обеспечивающего картину, "не замутненную постоянно меняющимися в жизни настроениями или позами” (Раушенбах. https://lah.ru/gr-egip/). – Где тут было до изображения реальной жизни с её линейной перспективой. Сплошная условность. Всё – от ума. Подсознательному идеалу автора, если б такой возник, невозможно было прорваться сквозь общепринятый стандарт условности.

Когда Эхнатон устроил религиозный бунт (сделать вместо многобожия единобожие, более приспособленное для империи, каковой стал Египет, завоевав Нубию), он лишил художников своего времени из-за их послушного следования за властью подсознательности их побуждений. И нарушение стандартов изображения (а куда, если была условность? – к натурализму-иллюзионизму) произошла опять от ума.

Вместо показа фараона и его жены, сидящих рядом, так

стали это изображать так

От жены видна правая рука, обнимающая фараона за бок, и левая ладонь, вложенная в левую ладонь фараона. Ну и двойная линия контура тела справа (от нас) и четверная – для ног.

Довольно несграбно. – А чего ждать от работы только ума? Только подсознание – могуче.

Древние греки последнего периода создали религию бунта против своих богов, предписывающих им правильный образ жизни. Бунт сказался в критичности героев к богам: Геракл задушил мучавшего Арголиду немейского льва, порождение Тифона и Ехидны, поймал вытаптывавшую поля Аркадии кернейскую лань, насланную Артемидой и т.д. Критичность дала художникам шанс выражать подсозательный идеал вообще иномирия по отношению к миру с богами. Это обеспечило лавину художественных произведений с неуловимыми для обычных людей элементами: золотым сечением, пропорциями красоты, изобразительными ритмами, - неподвластными окружающей нуде жизни и потому являющимися образами внебожественного, иномирия.

Ну в самом деле, вот попробуйте уловить, каков общий закон устройства таких строчек (я выделю жирным произносимые ударения {некоторые ударения не произносятся – я те звуки подчеркну – из-за чего и получается сложность}):

Если вы не спец, вы не догадаетесь, что закон такой: в каждой строке 6 стоп из дактилей (/ - -) и спондеев (- -), пятая стопа всегда дактиль (/ - -), а вообще дактилей от 5 до 1, соответственно спондеев от 1 до 5. – 32 варианта! Какой простой смертный мог об этом догадаться? – Никто. Но что тут есть закон ЧЕГО-ТО – чуяли все. – Это и был образ иномирия. А буддисты заменили иномирие бесстрастием нирваны, недалеко ушли.

(Что, кстати, есть ересь в искусствоведении. Только Чаадаев, живи он сейчас, с нею согласился бы. Он считал Гомера аморальным.)

Так искусство и древних египтян (прикладное) и древних греков (неприкладное, художественное, когда выражалась подсознательная тяга к иномирию) было о высоком. Это позволило Флоренскому объединить Древний мир и Средневековье в один фронт против Нового времени с того приматом хотения личности, что есть ниже высокого.

А всё высокое по Флоренскому выражалось, если кратко, обратной перспективой с пропорциями, как частностью её.

Он при этом ошибался про пафос религий:

"…это приятие, благодарное признание и утверждение всяческой реальности как блага, ибо бытие — благо, а благо — бытие” (http://philologos.narod.ru/florensky/fl_persp.htm#18).

Ничего себе признание реальности, когда сплошь бунт. У древних египтян – пафосом неизменности, у древних греков – подсознательным иномирием безбожным, у христиан – как можно большим отказом от ужасной бренной жизни.