Какая-то мистика… Я помню, как я слышал песню “Когда цвели сады” в исполнении Анны Герман в 1971 году. Когда женился на стороне и привёз жену домой. А она написана Рябининым в 1976-м. Я помню, как её слушала моя Натафка, а сам только что не кусал губы. Она вспоминала свою первую любовь. Эта песня была точно про неё. А я, гад, уговорил её выйти за меня (с тем ведь всё равно давно было всё кончено – она и согласилась: я её любил…). И я помню, как я внутренне съёжился. Я чувствовал себя виноватым. И ведь шедевральное исполнение этой песни Анной Герман было ещё позже, в 1977-м. Через 2 года после того, как у нас родился второй ребёнок. Эту песню транслировали раз за разом, утром и вечером. А я помню, как мы проснулись и ещё не вставали, а песня же уже лилась. И мы слышали её впервые. И я съёжился под одеялом.

Наверно, это у меня было дежавю какое-то. Я ж её привёз, оторвал от дома, друзей, в чужой город, в комнату 17-ти метровую к нелюбящей её матери моей… и всё мысленно как бы дрожал: как бы меня ни угораздило как-то не угодить ей чем-то.

Мы идеально подходили друг другу. Потому она и вышла за меня. И потому-то ей и не хотелось, собственно, выходить за меня. Получалось как бы по расчёту. Не было того, что называется “любовь зла – полюбишь и козла”. Было то, что в первых строках этой песни: мы друг другу поверили. (И никогда не разуверились.)

Натафка испытала взаимную любовь. (Тот тоже искажал её имя – Натаха.) А я так и не испытал. За всю жизнь.

Вот так.

А мог бы. С Натафкой же. Если б был безогляднее.

Если б Зло включил.

Да.

И она это интуитивно знала.

Злом вполне могла б служить смертельная опасность. И Натафка меня звала… в трудный поход. Такой и первую-то её любовь, может, родил. А я не внял.

Песня же Шаинского и Рябинина есть слава любви в присутствии Зла. (Об обострении чувства любви при смертельной опасности есть итальянская комедия “Казанова 70”.) Но Зло – это более общее.

Что жизнь? Мираж. Была, прошла, и словно её не было. А вот преходящесть мига жизни можно ценить до чрезвычайности. Если смертельно рискуешь жизнью.

Не все могут так поступать, но все могут такое… предощущать.

Вы чувствуете, как залихватски поёт Анна Герман: "И больше ни-че-го”? – А дальше – пошла в разнос припева. И думайте, что хотите. От Рябинина как раз слово из разряда Абсолюта: "ничего”.

Вот она – ценность мига! И плевать, что будет (и стало) потом.

И – чертовский взгляд (см. тут) этой, казалось бы, холодной Анны Герман.

Это гимн Абсолюту. Который больше, чем жизнь. И он – непостижимость. А в то же время – какая-то таки постижимость Его есть, раз ты способен на безоглядность.

Неспособны – мещане. А способны – сверхчеловеки.

Я съёживался под одеялом, потому что подсознание знало, что я – преступник: свёл свою Натафку со сверхчеловеческого уровня на обывательский.