"Боже мой! Автор, как вам хватило сил это написать!" - вырвалось у меня, когда я прочел рассказ Елизаветы Александровой "Там, где теперь её дом" (http://www.pereplet.ru/text/aleksandrova21dec05.html).

А потом я вспомнил возмущение Бенедикта Сарнова учеными:

И подумалось: какие это мужественные люди, ученые. Стиснуть свое сердце и не дать ему говорить. Пока все оставив уму. И только потом, прямо или косвенно, позволить себе, - кто это себе позволяет (большинство, как Лотман и Гаспаров, – нет), - поучаствовать в оценке: НАСКОЛЬКО удалось разбираемому автору – выявленными в ученых штудиях элементами (результатом анализа) - вывернуть перед нами свою душу.

Бенедикту Сарнову не дано такое понять. А мне грех ему уподобляться и ограничиться лишь косвенным намеком (тем своим восклицанием), что Елизавета Александрова здорово написала рассказ.

Раз уж кто-то ЧИТАЕТ разборы, то им они нужны. Поэтому придется взять себя в руки и, пусть меня иной назовет умозрительным, приверженцем рационалистических конструкций или вульгаризатором, но надо делать разбор. Надо взяться за гуж, чем это занятие ни покажется.

Выготский заметил, что столкновение противочувствий рождают катарсис, совершенно особое по силе переживание. Так вот именно оно раз за разом вас охватывает, когда вы читаете такое:

Ничего, что это перепев Достоевского:

Вас все равно шибает столкновение объективной смерти с субъективным ее неприятием.

Мало, что это как бы видишь. Тут сталкивается начинание картины с кончиной города.

Столкнулось читательское знание, что нельзя спать, с детским соблазном. А реальное отсутствие хлеба и мамы с присутствием их во сне. Теплых. Среди холода.

Это ошибка по-взрослому: дом – не мама. И ребенок прав своей правдой: дом это мама.

Боже, это кощунство все-таки – продолжать. Я брошу.

Но так – на каждом шагу. И в этой констатации ЧАСТОТЫ – мера художественности. Рассказ пронзительный, потому что очень уж много столкновений противоречащих элементов.

Есть еще мера – необычность противоречий.

Если все привыкли, что Ленинград – город герой, то мотив ненаказанного людоедства в нем – очень необычен. Найти шокирующие необычности по плечу только таланту и вдохновению.

Что автор талантлив – очевидно. Но вопрос: это от природы или от идеи, ТАК распалившей природу?

Рассказ о делах давно минувших дней, а написан только что, молодой женщиной. А все, что пишется сейчас, вдохновлено ж НАСТОЯЩИМ.

Так что если в настоящем случилось нечто, похожее на фашистское нашествие на страну, похожее на блокаду Ленинграда?

Жаль, не принято у авторов ставить дату создания…

Но ясно, что случилась – моральная катастрофа в связи с развалом строя и страны. Может, большая катастрофа, чем та война.

И та война, вон, спровоцировала мародерство, бездушие, неэквивалентный обмен, даже людоедство. Свои давили и ели своих.

Но все знали, что такое хорошо и что такое плохо.

А теперь зло заползло в души без войны и притворилось нормой. Это ж еще страшнее в чем-то. Фашизацией страны запахло. Убиваем друг друга. Вымираем. Опускаемся.

Об этом всем ничего нет в рассказе. Но есть такое понятие – минус-прием. Все ж знают о реальности, являющейся ненаписанным фоном рассказа с ТАКОЙ фабулой: о борьбе нашей бесчеловечности с нашей человечностью.

Страдальческое НЕТ могло, как рупор, усилить голос Елизаветы Александровой. И вот – потрясение… И тогда становится немного понятно, как хватило сил сочинить такой ужас. – Очень уж сердце горело на злобу дня.

Я извиняюсь перед теми, кому ненавистны разборы сами по себе. Но мне кажется, что за выявление злободневности меня простят и они.

Впервые опубликовано по адресу

http://www.pereplet.ru/volozhin/11.html#11